Завше блиско
Под ногой что‑то гулко стукнуло. Сева посмотрела вниз: там лежали камни в виде ровного круга, и один теперь выскочил за линию. Мальчик тоже это заметил и вдруг завизжал так, что у неё заложило слух. От неожиданности Сева отскочила. Она заткнула уши и растерянно глазела на истошный «мешок». В таких воплях ничего не выходило сообразить.
Мальчик никак не успокаивался и продолжал кричать. Чувствуя вину, Сева захотела хоть как‑то его успокоить и вернулась:
– Прости, прости! Я сейчас же всё положу как было… – Носком кроссовка она толкнула камешек на место.
Удивительно, но как по щелчку мальчик замолчал.
Рина не ожидала, что истерика может также резко прекратиться, как и началась. За пределами круга она присела на корточки отдышаться:
– Ну вот, Ян… фуф… всё хорошо, не кричи больше так…
Он только с силой скрёб свои коленки и не отвечал, хотя по настороженному виду было очевидно, что он всё слышит и понимает.
– Я же не знала, что… Ну, в общем, ещё раз извини и забыли, ладно?
Он вроде был за. Всё разрешилось бы самым мирным что ни на есть образом, кабы Рина зачем‑то не положила руку ему на плечо. Осторожно так. Невесомо. Приветливо…
Хоть она и сразу поняла, что совершила непростительную ошибку, ничего нельзя было вернуть назад. Тело мальчика вдруг задеревенело, ноги и руки непроизвольно выпрямились, пальцы побелели от напряжения. Глаза Яна помутнели, и без сознания он повалился на землю.
Ринка струсила, попятилась и без оглядки бросилась из леса.
Неподалёку кто‑то прятался в кустах и внимательно наблюдал за подростками. Теперь, когда девчонка убежала, он спокойно вышел из укрытия. С прищуром взглянул на лежавшего без чувств мальчишку и задумчиво пошёл прочь. Его коричневая куртка быстро затерялась в осенних листьях.
Весь вечер Северина не находила себе места: с одной стороны, ей было ужасно стыдно, что она бросила беззащитного мальчика одного, а с другой, она не обязана была отвечать за невменяемого чужого ребёнка. Куда в конце концов смотрели его родители, когда отпускали в лес?
А вдруг он там окочурится?.. Для всех я буду виновата. Отец же меня убьёт!
Несколько раз она порывалась обуться и броситься назад в лес, но потом вспоминала, что всё равно не сможет поднять его одна. Отца дома не было. К соседям идти было страшно. Как ошпаренная она носилась от одного окна к другому, надеясь на чудо. То бегала в кухню или комнату отца смотреть, не шёл ли мальчик из леса, то из своей караулила двор. Но мальчика нигде не было. От бессилия у неё уже наворачивались слёзы.
Тут в замке закопошились ключи – вернулся Лев. Пока отец бряцал десять секунд, ещё была надежда, что он трезвый; но потом ещё десять, и ещё. Бряцал‑бряцал, и Сева не выдержала и сама открыла дверь.
– Тат, тут такое дело… – решилась она попросить о помощи.
– Дай мне супу! – с порога рявкнул Лев, пытаясь разуться. Затем отодвинул дочь в сторону и в одном ботинке пропрыгал в туалет; загремел там и снова зло заорал:
– Супу, кому сказал!
Сева опустила голову и пошла разогревать. Но отец так и не пришёл на кухню. Она прислушалась: да, из туалета валил храп. Пришлось поставить тарелку на подоконник и есть самой. Она снова уставилась на злополучную тропинку. Как она хотела, чтобы мальчик сам вышел из парка. А надежда всё таяла.
Пока то да сё, солнце уж стало садиться за лес. В потёмках Лиса уж точно не осмелится пойти. Надо было смириться, но смириться не получалось. Сердце надрывалось больше и больше.
«Помою посуду – и надо бежать», – на выдохе решила девочка. Жить с таким камнем она не смогла бы.
Сева сполоснула тарелку и в который раз кинула беглый взгляд на улицу – на этот раз под домом будто мелькнул силуэт! Она пулей бросилась к своему окну, хоть и понимала, что идти до двора минуты две.
Время растянулось. Стопа уже устала топать по полу. К ней присоединились пальцы рук, барабаня по столу.
«Ну же… ну же…» – шептала Сева, боясь дышать.
Во дворе показался Ян!
– У‑ур…! – Лиса почти завопила «Ура!», но спохватилась, чтобы не разбудить отца в туалете. – Да! Да! Живой! – шептала она, и, как победитель, махала в воздухе кулаком.
Потупясь, расшатанной походкой плёлся мальчик. Куртка у него была вся перепачкана. Детвора вокруг прекратила игрища и стала тыкать в него пальцем: «Смотрите‑ка – мамкин идиот! Чего это он один? Эй, идиот!»
Удивлённая пани Нейдджа вскочила с лавки, оставив деда Глупека одного, и кинулась к перемазанному Яну. Мальчик заметил её, занервничал, но не ускорился. Ноги, наоборот, стали сбиваться с шага, спотыкаясь о невидимые брёвна. Нада знала, что в этом случае не стоит приближаться, и ласково крикнула: «Спокойно иди домой, Янчи, никто тебя не тронет!»
И кое‑как мальчик добрёл до своего подъезда.
– Что‑то стряслось у них, Иржи… – вернулась к Глупеку Нада. – Никогда он в одиночку никуда не ходил, бедненький, – качала она головой. – Узнаю как‑нибудь у Ивы с Ми́лошем что да как…
Дед Глупек не обратил на её слова внимания, а повернулся к детворе:
– Детички! Что не чех, то музыкант! Гоп, гоп!
Малышня разом кинулась плясать под свои же выдуманные инструменты: кто стал колошматить совком по ведёрку, кто в воздухе перереза́л надвое скрипку, самые незатейливые просто дудели в ладоши. Вот и грянул во всей красе и мощи людской аккомпанемент, которого так опасались лесные птицы!
Нада обеспокоенно смотрела на окна квартиры Яника, пытаясь угадать, почему Ива – вездесущая наседка – отпустила сына и как мог такой ответственный отец, как Милош, не воспрепятствовать; что же стряслось в многострадальной семье? Но женщина никак не могла сосредоточится, ведь кругом царило громкое и бестолковое «Гоп, гоп, гоп!».
Человек всю жизнь учится. Вот и Северина сегодня научилась новенькому – мочевой пузырь‑то, оказывается, неумолимый. Впрочем, как и все чехи. Как она его не молила потерпеть, он остался глух к религии и заставил стучаться в туалет – будить недовольного отца.
Лев размашисто открыл дверь и встал в проёме чернее тучи – видно, Сева разбудила его на самом интересном тосте.
– Где… – грозно начал он, но Ринка предусмотрительно показала ему тарелку с супом и выманила на кухню.
