Живет в нашем доме породистый пес…

Я – русский спаниель. Черно‑пегий в крапе. Самый красивый и нарядный окрас. Говорят, что в сумерках мы, спаниели, особенно крапчатой расцветки, становимся практически незаметными. И еще поговаривают, что именно с этой расцветкой мы и ассоциируемся у большинства людей.

Если вы откроете какой‑нибудь научный трактат (у Младшей Хозяйки есть и такой на книжной полке, но я, признаться, не люблю эту книгу, особенно то, что Мама Аля рассматривает в ней собак другой породы), то узнаете, что порода наша была выведена не так давно, что спаниели обладают покладистым характером (Семья бы не согласилась), ориентируются на человека, являются отличными охотниками и хорошо поддаются дрессировке. Тут Мама Эля вздохнет и скажет, что виноваты, конечно, они сами: упустили время для дрессировки. Но их оправдывает то, что были они в этом деле новичками, а с человека без опыта и спрашивать нечего.

Про нас говорят, что мы обладаем отменной интуицией и наблюдательностью, чувствуем намерение и настроение посторонних людей (ну, а я о чем?) и, если заподозрим неладное, будем защищать хозяев и всячески оберегать.

Еще мы, конечно, имеем неуемную тягу к играм и очень любим поесть. Когда приходит домой кто‑то из членов семьи и я чувствую, что они не против поиграть, я сразу же бегу за своим любимым желтым теннисным мячом или разноцветным канатом и буду носиться за ними до тех пор, пока люди не устанут их бросать или я не захочу пить.

Этих самых мячиков и канатов разных форм и размеров у меня было великое множество, как и пищащих гамбургеров, резиновых игрушек, жутко вопящих кур, особенно если наступить на них ненароком в полной тишине глубокой ночью, но я – существо, ценящее и уважающее постоянство, так что мячи и канаты были и останутся моими самыми любимыми навсегда.

 

Про еду и про то, что наш желудок – черная дыра, в которую без следа исчезают гигантские объемы пищи, тоже соглашусь. Скажу вам по секрету, что на этот счет у меня имеется несколько трюков, которые всегда безотказно работают, и я ими частенько пользуюсь.

Например, аппетитно поужинав благодаря стараниям Мамы Эли, я тихо пробираюсь на кухню, когда возвращается домой Папа. Вхожу незаметно, еле слышно проскользнув в полуоткрытую дверь, и быстро прячусь под столом: жду, когда все будет разложено, подогрето и Хозяин уже съест что‑нибудь жидкое и вкусное со своей первой миски. Сразу раскрывать свое присутствие никак нельзя, это просто недопустимо! Нужно подождать, пока он немного насытится и подобреет. А иначе – крик и шум! Уберите, мол, собаку и дайте спокойно поесть рабочему человеку!

Когда он подобреет, нужно тихонечко подползти к его ноге и положить голову на колено или на тапочек. Можно легонечко лизнуть, чтобы показать, как я люблю Хозяина, как сочувствую тому, что день его выдался тяжелым и что много людей успели его огорчить.

Он, конечно, удивится и спросит: «А ты тут как оказался, Тоба?». Но скажет это уже теплее и мягче, чем мог бы, выдай я себя раньше. Я отползаю в укрытие, обратно под стол, и терпеливо жду. Торопиться в этом деле нельзя. Главная моя задача – убедить Хозяина, что я тут не еды ради. Я за тем, чтобы выказать ему свою любовь и преданность.

Со второй миской он добреет окончательно. А если выпьет рюмочку‑другую из хрустального сосуда, что подарили Маме Эле ученики, или из цветного стаканчика с надписью «Гранада» и с видом на древний испанский город, что привезла Младшая Хозяйка из поездки, то предела его доброте нет.

Именно во второй миске имеется то, чем можно щедро со мной поделиться: кусочек сочной котлетки, вкусная косточка или куриная ножка. В этот самый нужный момент я вылезаю из‑под стола и подхожу к нему смело, но смотрю голодно и заискивающе, кладу голову на колено и начинаю молча ждать. Глаза спаниеля говорят за себя сами, лишних движений делать не нужно.

– Покормите голодную собаку, если есть совесть… – говорят они.

– Ты так вкусно поел из двух мисок, сейчас зальешь все чаем или кофе, закусишь конфетами или печеньем. Так неужели тебе жалко одной единственной косточки (кусочка мяса или котлетки) для любимой собачки?

Я‑то по‑прежнему молчу, но Хозяин все видит и начинает бросаться словами в адрес Мамы, только успевшей уединиться в своей комнате и огородиться от раздражающей ее суеты:

– Эль! А Тоба кормили? А?

– Дааа! И еще как! Не верь попрошайке! – Мама при этом лечится тишиной и передачами про искусство и отдыхает от студентов и учеников. Все хорошо, но только бы не смотрела видео про других собак и не умилялась. В такие моменты я непроизвольно начинаю гавкать и ничего не могу с собой поделать, хотя знаю, конечно, что получу.

 

Я продолжаю говорить с Хозяином молча, глядя преданными голодными глазами. И он в конце концов не выдерживает:

– Эль! А его нормально кормили? Он кажется голодным.

– Будто ты не знаешь, что он обжора и голодушник! Врет! Не верь!..

Мама Эля сердится не столько на меня, сколько за то, что ее отрывают от тишины, и начинает перечислять все, что я съел за полчаса до прихода Папы. Не знал, что она такая мелочная! Я продолжаю смотреть так, будто речь идет не обо мне, и съел‑выпил‑погрыз какой‑то другой, в гости зашедший пес. «Терпение, только терпение!» – говорю себе я.

Папа между тем ведет себя уже тише, Маму не втягивает, скорее обращается ко мне и протягивает вкусный кусочек мяса или курицы, ради которого и был устроен весь этот концерт. Делает он это втайне, будто на кухне есть еще кто‑то другой, способный его остановить, перехватить руку дающего, и добавляет:

– Просто Тобичка знает, кто в этой семье самый добрый, и потому просит именно у меня. Да, малыш?

Что я – дурак что ли, чтобы не подтвердить? Подтверждаю, долго облизываюсь, благодарю Хозяина от всего сердца, потому что знаю, что скоро мне перепадет и кусочек вкусной печеньки, и ломтик колбаски, и немного конфетки, которую я распознаю на расстоянии по шелестящей обертке. Я побегу потом и к Маме, уже успокоенной тишиной и общением с прекрасным, и она мне целую конфету, конечно, не даст (вредно мне), но облизать обертку позволит и маленький кусочек на нее выложит.

Ну и кто после этого посмеет оспаривать то, что мы, спаниели, сообразительны и умны, что мы лучшие в чутье и настойчивости?!?

 

3. Серая Варежка

 

Обещаю, что больше не отступлю ни на шаг от сюжетной линии и расскажу все в хронологическом порядке о самых первых днях моей жизни в Семье.

Итак, когда я был принят в дом, там уже жила в своей легкомысленно‑розовой клетке серая Варежка, маленький сирийский хомячок. Была она к моменту моего появления уже в зрелом возрасте, около двух, кажется, лет, но выглядела все еще маленькой и шустрой.