LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Живет в нашем доме породистый пес…

Как уже было сказано выше, Варежку купили Маме Але в качестве испытательного образца, чтобы убедиться в ее готовности к появлению в Семье такого серьезного животного, как я. Насколько я понял из семейных рассказов, она вместе с клеткой являлась подарком Младшей Хозяйке к какому‑то празднику. Мама Эля так огорчилась (у нее с грызунами не сложилось с детства, уж очень она их боялась), что к клетке первое время даже не подходила, боясь, что коварная Варежка совершит «побег из курятника» и непременно доберется до нее днем или, что еще хуже, темной ночью. Не съест, конечно, но испугает.

Друзья говорили, что через пару месяцев Мама к Варежке привыкнет, и будет держать ее на руках, но этого так и не произошло. Мама Эля всего‑то перестала ее бояться и, веря засовам, убедилась, что побега не случится. В руки так и не брала – наблюдала со стороны и смотрела заинтересованно.

 

Жили мы с этой самой Варежкой в мире и согласии, душа в душу, месяца четыре или пять и даже делились чем‑то съестным. Варежка, помимо своего корма, получала всякие фрукты (к ним я равнодушен) и прочие вкусности в виде творога и блинов Мамы Эли, которые я страсть как люблю с самого детства.

Только услышу, как тянет блинным духом с кухни, так сразу же туда и несусь. Первый блин у Хозяйки никогда не бывает комом, но всегда достается мне – вкусный, немного подслащенный, иногда даже со сметаной. Мама тогда, удивляясь моим вкусам, обычно говорит: «Тобичка! Может быть, отбросим все условности? Налью тебе чай, положу приборы и сядешь с нами за стол?». Но я умею распознавать, что правда, а что нет. Знаю я, что это шутка, да и мне на полу сподручнее и удобнее.

 

Если Варежка творог не съедала или кусочек блина застревал в клетке, я, размером тогда едва доходивший до второго этажа ее особняка, подходил к кормушке и пытался просунуть язык. Слизывал все, что мог. И к запасам соседки тоже тогда принюхивался, но составить свое мнение еще не успел.

Потом я стал быстро расти и одновременно меняться в цвете. Темнел на глазах, но не переставал быть симпатичным. После нескольких мучительных прививок мне наконец позволили выходить на улицу, и новый мир вместе с океаном вкусов и запахов так меня захватил, что Варежкой я стал интересоваться все меньше и меньше.

Семья вела непрекращающуюся борьбу с тем, чтобы я в конце концов понял, для чего меня выводят на улицу. Мама Эля хваталась за голову и тряпку одновременно при виде лужи и грозила, если я не образумлюсь, выкинуть меня на улицу. Говорят, несколько раз она была очень к этому близка, потому что нечистот не терпела и сейчас не терпит. Чуть позже вы все поймете и даже удивитесь, как мне все же удалось остаться в Семье и расположить к себе Маму Элю.

Младшая Хозяйка и Младший Хозяин успокаивали меня во время ночного скулежа, так что до Варежки мне было дела мало. Жил я, кстати, в первое время в большой коробке из‑под маминых сапог. Там же размещались мои первые игрушки, мягкое одеяло, а Варежкина клетка тоже находилась по соседству.

 

Иногда вечерами мы все собирались у телевизора и несчастную выпускали из клетки. Мама Аля смотрела, как Варежка бежит меж книжных полок, прячется там, проявляет чудеса эквилибристики, висит на одной лапе, спрыгивает с одной полки на другую, а потом снова прячется за книгами. Вот в один из таких вот вечеров, в какой‑то злополучный момент нахалка и совершила свое черное дело и погрызла несколько Маминых книг. Как же она сокрушалась, как сердилась, потому как покусились на святое!.. Вряд ли серый мешочек со своим‑то крошечным умишкой что‑то понял, но хозяйское добро все же попортил – это факт!

 

Еще одна картина сохранилась в моей детской памяти – купание серого хомячка. Мама Эля, уверенная в том, что всякий живущий (а хорошо бы и входящий) должен немедленно подвергнуться обработке и водным процедурам, морщила нос, проходя мимо двухэтажного розового особняка, хотя Младшая Мама клетку регулярно и честно мыла. Тогда‑то Мама Эля и решила, что дело в самом сером мешке. Сама бы она ни за что бы не осмелилась взять это глупое и благоухающее существо в руки и потому, как это бывает и со мной, натравила Папу.

Что же тут поделать? Мыть хомячка в любом случае проще, чем меня (и на этот счет у меня имеется несколько выдающихся историй про побег из ванной и укрывательство под кроватью), так что после водных процедур хомяк возвращался в клетку еще более жалким и ничтожным, чем он был. Я‑то сразу понял, что Варежка мне на один зуб, так что даже не воспринимал ее всерьез, а тут она стала мокрой и худой, будто и не кормят ее вовсе, и все, что она прячет за обе щеки, исчезает в черной загадочной дыре.

 

Со временем все стали замечать, что Варежка, прежде отличавшаяся большой энергией и прыгучестью, стала больше спать и реже выходить из своего домика. Клетка по ее меркам у нее была большая, а Варежка перестала бегать в колесе и чаще спала в домике наверху, завернувшись в вату или в мягкую бумагу. Сдается мне, что люди приносили ее из туалета.

Как вы, наверное, догадываетесь, одним осенним утром она уснула навсегда, и Семья, погоревав, стала думать, как бы об этом поделикатнее рассказать Маме Але, которая, ничего не заметив, утром убежала в школу.

Не помню точно, как они с этим справились, но грустили все, вспоминая Варежку, даже Мама Эля, которая так и не успела ее полюбить, разве что примирилась с ее присутствием в силу необходимости.

Думаю, хлопот с хомяком было больше, чем радости, если по ночам ее клетку выносили в коридор и шутили, что она охраняет дом от недоброжелателей. Дело в том, что ночная жизнь хомяка была очень шумной и мешала всем спать.

Будто специально дождавшись, пока люди улягутся, Варежка начинала неистово грызть клетку, крутиться в своем колесе, вертеться в домике и исполнять номер, который Мама Эля называла «Сижу за решеткой в темнице сырой». Серый мешочек карабкался вверх по клетке и зависал где‑то на середине, держась лапками за решетку. Мама Эля однажды ночью, проходя мимо, так испугалась, решив, что хомяк смотрит на нее с укоризной и просит выпустить, что Варежку стали изгонять на ночь в коридор, в результате чего у Мамы Эли родилось новое стихотворение. Я на нее не в обиде: мне их досталось гораздо больше, так что Варежка в этом смысле мне тоже не конкурент. А Мама Эля может… Вы еще не знаете, какая она выдумщица!

 

А с охраной мы потом разобрались. Скоро эту обязанность взял на себя я. Я строго стерегу и мою квартиру, и лифт; очень возмущаюсь, когда им пользуется кто‑то другой, а люди за это на меня сердятся. Вот такое меж нами возникает недопонимание.

Прошла неделя, другая, а лучше не стало. Хомячка жалели все, а Мама Аля отчего‑то решила, что Варежка уснула навсегда, потому что в доме поселился долгожданный щенок, а она перестала чувствовать себя нужной. По вечерам Мама Аля стала просить у нашей Мамы рассказы о новой жизни Варежки. Та, желая всех успокоить, стала сочинять целые сериалы о том, как славно живется хомячку в ее Хомячьем Мире, какой уютный у нее домик, милые соседи, Шарфик и Перчаточка, как они по вечерам собираются вместе, беседуют и обсуждают, как им лучше подготовиться к зимнему сезону.

TOC