Змея подколодная

Он закрыл глаза, и в голове началась мешанина: крики, стоны, вопли. Сквозь гомон голосов чуть слышное: «Это тебе наказание». Прохор вздрогнул, открыл глаза. Показалось. Встал. Не включая свет, пошёл на кухню. Налил в стакан воды, сглотнул пересохшим горлом и прильнул губами к стакану. Пил медленно, вбирая в себя каждую каплю, словно пробуя воду на вкус. «Наказание за брошенных…». Он резко обернулся. Никого.

Показалось.

 

Глава седьмая

 

Коварству кошек нет предела. Старая повитуха и знахарка Авдотья, у которой их было немерено, пугала местную детвору рассказами о том, как в стародавние времена кошки ели людей. Уля посмотрела на Ваську, который извивался у её ноги, выпрашивая шкварчащие на сковороде котлеты.

– Ууу, зараза, – отпихнула кота ногой. Кот обижено мяукнул, и Уле стало стыдно. Ударила кота ни за что. Не могут они людей есть. Авдотья всё выдумала, детвору попугать, чтоб не лазали к ней в огород за огурцами. Примирительно погладила кота, и тот довольно заурчал. Простил? А то мало ли. Уля соскребла со стен миски ошмётки фарша и примирительно протянула коту. Васька понюхал и отвернулся.

– Ишь ты!

А вдруг не простил?

За окном послышался скрип калитки.

Уля отодвинула сковородку и выглянула в окно. По тропинке к дому шли двое. Мужик в широкой серой рубахе на выпуск и заправленных в ботинки штанах‑раскоряках. Рядом с ним юноша в светло‑серой тужурке и начищенных до блеска сапогах. Одет парень хоть и неброско, но вскинутый вверх подбородок и зачёсанный назад чуб выдают в нём щёголя.

Сзади послышался грохот. Уля обернулась и ахнула. Миска, в которую она аккуратно складывала котлеты, валялась на полу перевёрнутой. Косясь на кухарку, Васька спешно уплетал котлету.

– Ах ты, гадёныш! – замахнулась Уля, но кот, отпружинив лапами, вскочил на подоконник и дал дёру.

– А вот, Федос Харлампьевич, и виновница всех моих бед. – В дверях показалась Лукерья Степановна, за ней порог переступил тот самый мужик в штанах‑раскоряках.

– Я не виновата! – Уля бросилась собирать с пола котлеты. – Это всё Васька.

– Я не про тебя, дура! Про печь. – Лукерья погладила побелку. – Смердит, зараза. Угореть боюсь. Разломать бы её, а новую поставить. Возьмёшься? Хорошо заплачу.

Лукерья смотрит на печника ласковым взглядом.

Мужик обходит печь, поглаживает в раздумьях заросший подбородок. – М‑да, это работёнка не одного дня, и даже не одного месяца, тяжеловато будет.

– Так я всё оплачу, – убеждает Лукерья.

– Ну… может… и сговоримся, заодно и ученика свово поднатаскаю. Эй, Тихон, кончай кота тешить, подь сюды.

Бывают встречи случайные, на уровне одного взгляда. Смелого, дерзкого. Его одного достаточно, чтобы забурлила фантазия и яркими мазками мгновенно нарисовала продолжение. Кажется, только шевельни бровью, улыбнись, сделай шаг…

Уля стояла как вкопанная. С этой дурацкой миской котлет и, не отрываясь, смотрела на него.

– Иди, – подтолкнула Лукерья. – Выброси это… Ваське.

Всё‑таки какое же коварное животное – кошки. Целый день ничего не делают, гадят по углам, дрыхнут и при этом умеют добиваться того, что им нужно.

Когда мастера ушли, хозяйка наконец кликнула кухарку.

– Нечего тебе здесь крутиться, – посверкивая золотыми серьгами, Лукерья Степановна положила на стол перед Улей рубль. – Отдохни недельку, я в Одессу к снохе съезжу. Когда вернусь, позову. Готовить пока на улице будешь, там старая земляная печь за домом есть, Кондратий сейчас расчищает. Подправит малость, глиной обмажет, камнями обложит, и сгодится на какое‑то время. К зиме Федос обещался новую печь выложить. Вот шельма, может ведь и быстрей, знаю, хочет деньжат из меня поболе выжать. Да ладно уж. – Лукерья тряхнула головой, отчего маленькие камешки в серьгах заискрились радужным блеском.

– А он один класть будет или с подмастерьем? – Жёлтые глаза сверкнули неожиданно ярко.

– Ооо… – растянула, как пружину, Лукерья, внимательно вглядываясь в служанку. – А ты чего вдруг интересуешься?

– Да так… Просто с подмастерьем‑то быстрей будет. На улице всяко может случиться. А вот дождь пойдёт, как готовить? А ветер? Пылищи надует, песок на зубах скрипеть начнёт, вы же меня ещё и отчитаете. – Выкрутилась Уля, опустив глаза.

– Хитришь, девка, – Лукерья подошла к служанке и приподняла пальцами её подбородок, заглядывая в глаза. – Ну и глазища. Прям охолонула. Да я‑то баба стрелянная. Меня не проведёшь. Приглянулся парнишка?

– Вот ещё! – фыркнула Уля и отдёрнула голову.

 

Домой Уля вернулась поздно. Прошмыгнула в девичью комнату. Не включая свет, стянула платье и плюхнулась на кровать. Спать не хотелось. К тому же Фроська под ухом сопит, да Манька носом шмыгает.

– Ты чего там хлюпаешь? – Уля привстала, стараясь разглядеть лицо сестры. – Плачешь, что ли?

Маня не ответила, уткнула сильнее нос в подушку и забулькала соплями.

Уля подхватилась, пересела на кровать старшей сестры, толкнула в плечо.

– Случилось чивось?

– Случилось, случилось! – Маня оторвала лицо от подушки.

– Говори, чиво стряслось? Ну же. – Уля тряхнула сестру за плечи.

– Порченная я, вот чаво. Поняла? – Маня села в кровати и схватила руками голову. – Маманя узнает, убьёт.

– Откуда же она узнает?

– Живот я куда спрячу?

Охо‑хо! А они с Фроськой дразнили сестру «кобылицей», думали, разъелась Манька, а она вона чего.

– Володька?

– А кто ж ещё.

– Так пусть женится!

– Не хочет он, говорит, рано ему ещё. Родители не позволят.

– Вот это да! Чиво делать думаешь?

– Повешусь!

– Ты чиво такое удумала?!

– А чаво? Позор‑то какой!