Этот большой мир. Книга третья. Звёзды примут нас

Я отсутствовал на «Гагарине» около двух месяцев – и тем более удивительно было, сколько здесь изменилось за столь краткое время. Причём начинались перемены сразу, с порога, роль которого играл шлюз пассажирского лихтера. Переходной рукав теперь был не мягкий, гофрированный, а жёсткий, раздвижной; по его стенам и потолку ползли в особых пазах тросики с прикреплёнными широкими петлями – за них следовало схватиться и ждать, когда тебя отбуксирует в приёмный шлюз; точно так же надо было поступать и с багажом, к которому заранее крепились куски стропы с карабинами. Попав в шлюз, мы, как положено, дождались, когда закроется внешняя заслонка, после чего откинули прозрачные забрала и, вдыхая кондиционированный станционный воздух, поплыли по короткому коридору к лифтовому контейнеру. Бритьку я из переноски выпускать не стал – собака не слишком хорошо переносит невесомость и в прошлый раз, помнится, изрядно перепугалась и вдобавок ещё и оконфузилась, стошнившись прямо в лицевой блистер шлема. Как я потом вычищал её «Скворец‑Гав»… но уж лучше это, чем вылавливать содержимое собачьего желудка по всему коридору «рабочей», лишённой искусственной гравитации, секции станции.

На этот раз дело ограничилось жалобным скулежом. Гидравлические поршни перетолкнули «лифт» на вращающееся жилое кольцо, я открыл переноску, и Бритти, отчаянно виляя заключённым в оранжевую матерчатую кишку хвостом, принялась подпрыгивать, всячески демонстрируя радость по поводу окончания неприятной процедуры. Она бы и меня вылизала с ног до головы, мешало забрало «Скворца». Я сжалился, снял шлем, и собака радостно кинулась целоваться – почему‑то сначала к Юльке и лишь потом ко мне.

Пассажиры со своим багажом по одному выбрались из лифтового контейнера. Я с удовольствием почувствовал под ногами мягкую ворсистую дорожку главного коридора жилого кольца, ощутил шесть десятых земной силы тяжести, с которыми нам теперь придётся тут жить. Юлька следовала за нами, собака, выглядящая в своём оранжевом комбинезоне весьма эффектно, крутилась под ногами, не обращая внимания на оттоптанные башмаками «Скворцов» лапы. Встречные обитатели станции приветствовали нас улыбками: Бритьку здесь знали, любили и радовались её возвращению.

Перед посадкой в лихтер мне вручили карточку, на которой кроме эмблемы станции «Гагарин» значилось «4‑28» – ага, четвёртый жилой блок, каюта 28. Туда я и отправился – и с удовольствием убедился, что на этот раз нам с Бритти выделили отдельную каюту. За время нашего отсутствия на станции ввели в эксплуатацию оставшиеся жилые блоки, и острота дефицита помещений спала. Со временем, конечно, ситуация изменится, но пока – пользуемся!

Я проделал все предписанные инструкцией процедуры: проверил герметичность люка, связь, доложился диспетчеру, замкнул на левом запястье персональный браслет, включил, дождался подтверждающего писка, готово! Осталось снять гермокостюмы сначала с себя, потом с собаки, отсоединить аварийные чемоданчики (у Бритьки вместо него были два небольших покрытых упругим пластиком «вьюка» по бокам, соединённые с патрубками на холке), убрал свой «Скворец» в рундук. Бритькино аварийное хозяйство, для которого в рундуке места не предусмотрено, разместилось в шкафчике для одежды – и на этом заселение в каюту закончилось. Как‑то сразу навалилась усталость от перелёта; я уселся на койку (собака немедленно пристроила морду у меня на коленях), поправил специальный «станционный» ошейник – аналог персонального браслета, только под собачий размер, – и, запустив пальцы в лохматый загривок, прикрыл глаза, ощущая, как по телу прокатывает волна блаженного расслабления.

Ну что, вот мы и дома?..

 

Из рабочего дневника Алексея Монахова

 

23 августа 1977 г.

Я снова взялся за дневник. Никто не предписывает мне это в приказном порядке и даже не рекомендует с той или иной степенью настойчивости – просто обстановка способствует. Да и привычка ежевечерне уделять хотя бы четверть часа изложению событий прошедшего дня на бумаге (в моём случае – на экране с последующим переносом на гибкий диск) весьма, как оказалось, полезна – во всяком случае, для развития литературных навыков. Порой я думаю: может, стоит превратить кое‑какие из записей в очерки, да и послать куда‑нибудь? В «Огонёк», скажем, «Комсомольскую правду» или «Труд»? А что, возьмут и спасибо скажут…

Новостей у нас море, и все важные. Первые трое суток мы с Юлькой (можно я уже буду называть её, как привык?) вливались в дружный коллектив группы 3 «А», от которого я успел слегка отвыкнуть. В общем, ничего особо нового – та же учёба, те же физические упражнения, только к ним добавился ещё и практикум по работе в невесомости. Мы по два‑три часа в день помогаем тем, кто трудится на внешнем кольце «Гагарина» – в основном на складах и в мастерских, а также на работах по поддержанию чистоты и порядка. До появления роботов‑уборщиков дело, видимо, дойдёт не скоро; автоматическая система удаления пыли справляется не так хорошо, как рассчитывали проектировщики – а потому к обязанностям по наведению чистоты по очереди привлекаются все работающие на станции, исключая разве что высшее руководство. Дежурят и в рабочем, и в жилом кольцах – последнее считается некоей привилегией. Почему? А вы попробуйте поработать в невесомости влажной тряпкой и пылесосом, гудящий ящик которого носят здесь за спиной, на манер ранца – и сами всё поймёте.

Нас усиленно тренируют в обращении с вакуум‑скафандрами – пока только в закрытых помещениях шлюзов, из которых откачан воздух. Выход наружу, в открытый космос – дело будущего; прежде предстоит пройти соответствующие инструктажи и сдать зачёт. Мы с нетерпением ждём этого события, и больше всех Андрюшка Поляков. Он буквально бредит открытым пространством, старается, как только образуется свободная минутка, выбраться на «обзорную площадку» – в просторную полусферу из закалённого кварцевого стекла с добавками свинца для защиты от космического излучения, смонтированную на рабочем кольце станции. Чтобы попасть туда, приходится пользоваться лифтовым контейнером, да ещё и ставить в известность непосредственного руководителя – но дело того стоит. Диаметр обзорного «пузыря» немногим меньше восьми метров, оттуда открывается умопомрачительный вид на окружающую нас звёздную бездну и Землю – с расстояния в триста тысяч километров наша планета совсем не такая большая, как с низкой орбиты. Порой можно видеть и Луну – иногда по размерам она лишь немного уступает Земле, и тогда зрелище с «обзорной площадки» и вовсе умопомрачительное.

Андрюшка, дай ему волю, висел бы под кварцевым куполом часами – как‑то он признался мне, что твёрдо решил после экзаменов идти учиться на пилота. Что ж, надеюсь, у него всё получится; в любом случае, повторения печальной судьбы «той, другой» реальности, где он то ли по глупости, то ли по роковому невезению оказался втянут в драку, покалечил кого‑то и сел, здесь уже не будет.

 

(Не забыть удалить этот абзац, прежде чем сохранять запись на дискете. Конечно, сейчас от меня не требуется сдавать дневниковые записи куратору, но лучше обойтись без ненужного риска.

Кстати, о риске – что‑то давненько я не слышал об И. О. О. Может, он забыл о моей скромной персоне и занят другими, более важными и злободневными делами? Хорошо бы – но что‑то не особо верится…)