Альтернатива

Вовчик театрально сбросил старую кожаную куртку, украшенную логотипами американских ВВС, и оказался в черной, на пару размеров больше чем нужно, футболке. Его торчащая непомерно длинная и тощая шея напоминала страусиную. Вовчик, скрестив ноги и обложившись подушками, устроился напротив. Худые, длиннющие руки, покрытые серой, в цыпках, кожей, находились в постоянном движении: то они суетливо перебирали столовые предметы, то внезапно проверяли содержимое карманов, то приглаживали сальную растительность на голове, то удостоверялись в наличии носа, теребя его с такой силой, будто сомневались, на нужном ли он месте и крепко ли там держится. Наконец, засунув ладони между ног, Вовчик крепко зажал их коленями. Его непомерный энтузиазм заметно поугас, и Ане стало казаться, что он пожалел о своем приглашении. Между тем появилась дородная официантка и положила перед ними потрепанные меню, чьи темно‑синие обложки пестрели множеством жирных пятен разных форм и размеров, – по‑видимому хозяин экономил на салфетках, а посетители были неприхотливы.

– Мне, пожалуйста воду. Минеральную. Без газа. И в бутылке, – успела выпалить Аня, еще до того как официантка развернулась к ним спиной. – И бутылку я открою сама.

Подобное уточнение должно было исключить вероятность того, что воду ей нальют из‑под крана. Монументальная спина официантки слегка дрогнула, что видимо означало: заказ принят. Вовчик с нескрываемой радостью занял руки полезной деятельностью и, слюнявя палец, начал активно листать страницы, изучая перечень блюд.

– Ну, фафкафый, как фывешь? Фамужь вышла? Фаботашь?

– Закончила институт культуры, – вдохновенно поддержала она заданный тон светской беседы, – работаю здесь, в районной библиотеке, не замужем, и не была. Люсю Крылову помнишь? Мы с ней за одной партой сидели. До сих пор дружим. Она врач, двое детей. Она мне физическое здоровье поправляет, я ей – духовное.

Анна открыла воду, которую ей принесли, и сделала пару глотков. Пить не хотелось, но во время образовавшейся паузы она смогла немного подумать над предлогом, чтобы уйти.

– Фдофово. А мы бифнеф фамутили с Витьком…

– Что сделали? – поперхнулась от неожиданности Аня. – Извини, но я не очень тебя понимаю.

Вовчик фуфыкал еще минут пять, но в более медленном темпе. Финальным аккордом прозвучало, что сейчас он находится в поисках очень хорошего адвоката. И тут же поинтересовался, нет ли такого среди ее знакомых.

– Если я правильно тебя поняла, – переваривая услышанное, начала Аня, – у вас с

Витей был свой бизнес – что‑то там с машинами, потом возникли какие‑то неприятности, и вы оба сели. Тебя выпустили условно‑досрочно, а Витя попал в драку, у него нашли нож, и ему в досрочном отказали.

В ответ Вовчик радостно закивал: его поняли.

– Ну и чудненько. А насчет адвоката: к сожалению, среди моих знакомых таковых не имеется – ни хороших, ни плохих.

Понемногу осваивая его речь, донельзя довольная собой, она поинтересовалась его семейный положением, о чем тут же пожалела, но было поздно. Вовчик продолжил фуфыкать, но уже с полным ртом: ему принесли пельмени и пиво, что вызвало у него очередной прилив радости. Теперь его речь стала практически нераспознаваемой для человеческого уха, но будущего владельца фарфоровых зубов это абсолютно не смущало.

– Та по молофняку, после фколы пофенилифь, – бурчал он невнятно, стараясь подцепить в тарелке очередной вылепленный из серого теста пельмень, скудно покрытый сметаной и вялой зеленью. – И потом фафу и фафелифь. Бабы попалифь полные фуфы. Хофофо беф фетей обофлофь. А у тебя точно нет афоката?

– Вовчик, нет у меня адвоката… И знаешь, мне пора – у меня сегодня очень много неотложных дел. Ты мне, если что, звони. – Она быстро нацарапала на салфетке свой номер и, пока он не опомнился, положила на стол сто рублей за воду. – Рада была с тобой увидеться.

И не дожидаясь, пока он дожует, со всех ног ринулась к выходу. В дверях она пропустила пару мужчин, не блиставших элегантностью манер и изысками в одежде, и, кое‑как с ними разминувшись, выскочила на улицу. Моросящий дождь и северный ветер вызвали у нее неподдельный восторг. Дождь смыл липкость объятий, а ветер проветрил легкие, избавляя от тяжелого духа бывшего одноклассника. Погода дарила свежесть, бодрила и поднимала жизненный тонус. Действительно, все познается в сравнении.

– Простите за беспокойство, – раздался совсем рядом хрипловатый мужской голос. – У вас не будет немного мелочи на еду?

Аня обернулась. Под дождем, даже не зайдя под козырек над входом в кафе, отчаянно сутулясь и низко опустив голову, стоял бомж мужского пола и неопределенного возраста. Он был одет в длинное, мешковатое, явно с чужого плеча пальто, где из дыр местами лез серый, сбившийся в комки ватин; высокий воротник из облезлого меха неизвестного животного был поднят, и над ним виднелась копна грязных волос. Человек еще больше склонил голову, стараясь поглубже спрятать лицо в расчесанную бороду, и глухо добавил:

– Если конечно у вас есть мелочь… не нужная вам…

Она обычно не подавала милостыню на улице, и не потому, что была жадной, просто считала: если на Майбах далеко не каждый может заработать, к тому же такая машина не является предметом первой и даже второй необходимости, то на еду можно. Сейчас же, вырвавшись от Вовчика, она пребывала в состоянии легкой эйфории и была готова не задумываясь творить добро, и еще почему‑то вспомнились «Отверженные» Гюго. Вытащив из кармана деньги, она протянула их бомжу.

– Здесь пятьсот рублей… это много… мне столько не надо… – произнес он, подняв на нее растерянное лицо.

– Ничего, возьмите, они не будут лишними.

– Нет, вы, пожалуйста, здесь подождите. Я сейчас куплю хлеб и принесу сдачу. Только не уходите. Я быстро.

Аня с удивлением посмотрела вслед стремительно удаляющемуся чрезмерно щепетильному бродяге и тут же решила, что на сегодня прогулок и общения с противоположным полом более чем достаточно. Довольная собой, она натянула на голову капюшон и бодро двинулась домой.

Еще год назад пятьсот рублей для нее были очень значимой суммой, да и сейчас не мелочь, хотя и не та потеря, которая могла привести ее к глобальной финансовой катастрофе. Троюродная тетушка по отцовской линии, готовясь к кардинальным переменам (обязывали весьма почтенный возраст и статус «старой девы») и не имея никаких родственников, кроме братца‑профессора, который был значительно моложе ее и Ани, его дочери, воспринимаемой в узком семейном кругу «девицей не от мира сего», то есть совершенно не приспособленной к реалиям современной жизни, оставила ей наследство – однокомнатную квартиру недалеко от Финляндского вокзала и полтора миллиона рублей. Это, конечно, не позволило Анне войти в список самых богатых женщин России, но дало возможность отказаться от подработки в качестве уборщицы и заниматься только любимым делом.

До дома оставалось совсем чуть‑чуть: надо было только обогнуть закованный в кольцо многоэтажек детский сад – он прятался среди деревьев и высоких кустов, уже покрытых желтеющей, но ещё не думающей опадать листвой – затем проскочить через узкий проход между домами, повернуть за угол, и «здравствуй, милый дом».

На территории детсада было непривычно тихо, видимо, из‑за дождя воспитатели решили обойтись без обычной прогулки. Анна нырнула в зажатый между двумя девятиэтажками узкий сквозной коридор. Она не успела сделать и пары шагов, когда кто‑то сзади сильно дернул ее за рюкзак.

– Эй, кошёлка, закурить есть?