Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева

– Покажите мне. – Лена отдёрнула простыню. На каталке лежали руки, ноги и фрагменты туловища. Головы не было. – А голова где?

– Голову не нашли.

– Это Лебедева.

– Почему вы так решили? – От удивления брови начальника приподнялись.

– Кольцо. Про это кольцо мне говорила её мать. Зелёный изумруд в белом золоте. И стопы, видите, разбиты. Это Лебедева, и без головы ясно.

– Ну, я не знаю, что сказать, – развёл руками Махоркин, – похоже, Волков, вам пора увольняться.

 

– Вот так дела, – ошарашено смотрел на Рязанцеву Котов. – Вы прям ясновидящая. А кому же тогда принадлежит труп из Починок?

– Это нам ещё предстоит выяснить. Значит так. Делом Лебедевой будет заниматься Рязанцева. Труп неизвестной беру на себя. А вам придётся заниматься одновременно и тем, и другим, – распределил обязанности Махоркин.

– Так может объединить их в одно? – предложил Котов.

– У нас нет для этого оснований. Разный почерк и характер преступления. Сходится только время и место. Но это совпадение, и то не чистое. Останки Лебедевой были обнаружены в Москве, а не в Починках.

– А голова?

– С головой не ясно. Но вряд ли преступник спрятал голову в Починках, а остальные части тащил в Москву. Легче было там же их и спрятать. Значит, убийство скорей всего произошло в Москве. Теперь установим порядок работы. По утрам совещание у меня в кабинете, в конце дня у Рязанцевой. Олег, ты берёшь образец ткани с одежды неизвестной, едешь в Починки, обходишь дома, опрашиваешь жителей. Виктор, что там с мужем Лебедевой?

– Сегодня в полдень ждём, – отчитался Котов.

– Встретишь его в аэропорту и сразу сюда. Елена Аркадьевна его жаждет допросить, не так ли? – улыбнулся Махоркин Рязанцевой.

 

Именно таким она его и представляла. Высокий стройный брюнет с синими глазами, которые обрамляли длинные, пушистые, загнутые на концах ресницы. Таким ресницам можно обзавидоваться. Пухлые губы масляно блестели. Безупречную, чуть смугловатую кожу лица заливал яркий, чётко очерченный румянец. Подобный румянец бывает у детей во время температуры. У Дмитрия Пирожникова он был всегда. Лицо мужчины казалось столь же приторно‑слащавым, как и его фамилия. Многим женщинам такие нравятся, но у Лены мужская смазливость всегда вызывала лёгкую тошноту. Словно пирожных объелась. Вёл себя мужчина так же приторно‑слащаво, как и выглядел. Старался выглядеть галантным и вежливым, но, как говорят в театре, переигрывал. Так и хотелось крикнуть; «Не верю!».

– Значит, двадцать пятого числа вечером вы были в Калининграде в гостинице «Москва»? – Делала записи в блокнот Лена. – А чем вы занимались? Кто‑нибудь может подтвердить ваше пребывание там?

– Ну, конечно. Мы с друзьями посидели внизу в баре, в десять часов разошлись по номерам. Девушка на ресепшене выдала мне ключ. Я думаю, она меня запомнила.

– И до утра не выходили из номера?

– Нет. – Пирожников поправил выбившийся завиток кучерявых волос. – Ах да, после полуночи я выходил, попросил у горничной утюг. Она точно меня запомнила, так как на тот момент уже улеглась спать, и получилось, что я ненароком её разбудил. Она была недовольна, но что делать, не могу же я явиться на съёмку в мятых брюках.

Костюм на Пирожникове был с иголочки. И даже чёрный плащ выглядел так, как будто его только что надели. Ни помятостей, ни заломов, словно и не было этого перелёта из Калининграда в Москву.

– Сейчас вам необходимо будет опознать труп вашей супруги. Но… – Лена замялась, – мы не можем вам показать её лицо, только части тела.

– О Боже! – театрально заломил руки Пирожников.

 

– О Боже! – театрально заломил руки Пирожников, когда Волков откинул простынь с каталки. При этом малиновый румянец на щеках актёра стал розовым. – Какой ужас!

– Дмитрий Вячеславович, вы можете узнать в этом вашу супругу?

Пирожников хлопал длинными ресницами и молчал.

– Может, нашатырь, – предложил Волков.

– Нет, спасибо, я обойдусь, – пролепетал Пирожников, постепенно приходя в себя.

– Так что? – поторапливала Рязанцева.

– Не… не знаю. Как тут определить?

– По рукам, например.

– По рукам? Не знаю. Разве можно узнать по рукам?

– Ну хорошо. Может быть, вы узнаете кольцо? Вот это. – Рязанцева указала на посверкивающий изумруд.

– Кольцо? Чёрт, кольцо… я забыл… – На какой‑то миг Пирожников перестал быть актёром, в глазах его читался настоящий животный страх.

– Что забыли? – сузила глаза Рязанцева.

– Кольцо, да, кольцо, – опомнился мужчина, снова надевая актёрскую маску. – У неё было… похожее, но точно ли это то самое, я сказать не могу.

– Мать Вероники обнаружила у вас дома обручальное кольцо, которое, по её словам, дочь никогда не снимала. У вас есть объяснение – почему Вероника его сняла в тот день?

– Нет, – замотал головой Пирожников. – Я не знаю. Я же в командировке, в Калининграде был.

– Когда вы последний раз виделись со своей супругой?

– Так, двадцать третьего, перед отлётом.

– Как вы расстались?

– Как всегда, нормально. Поцеловал её на прощание и поехал в аэропорт.

 

– Видимо, мне в пару к вашей «Марусе» надо какого‑нибудь «Ивашку» завести, – подшучивал Махоркин, глядя, как Рязанцева устанавливает магнитно‑маркерную доску, которую она любовно называла «Марусей».

– Но пока не завели, придётся потесниться. – Чёрный маркер разделил металлическое полотно доски на две части. – Ну что ж, раз все в сборе, давайте подведём итоги дня. Начнём с Починок. – Лена кивнула в сторону Олега.

– Как я уже докладывал, нам удалось установить личность погибшей, ею оказалась студентка строительного техникума Баньщикова Диана. Мать погибшей узнала в лоскутке ткани, который я ей показал, юбку девушки. О том, что случилось с дочерью, ничего не знала. Последний раз Диана Баньщикова приезжала в Починки одиннадцать дней назад. В воскресенье, двадцатого апреля вечером, она, как обычно, отправилась на станцию, но до Москвы не доехала и в общежитии, где проживала, не появилась. В техникуме никто на отсутствие студентки не обратил внимания, а соседка по комнате решила, что Баньщикова осталась у матери. Вот так.