Бегство из Туманной Лощины
Пожалуй, я рискнул бы поставить последний доллар на то, что очутился в Луизиане, родном штате Чарльза Блэксуорда, моего отца.
Он был игроком. Промотав всё до последнего цента, подался в Арканзас и стал порядочным фермером в местечке под названием Голденгроув.
Жители этого захолустья, оставшегося на месте старых приисков, наткнулись однажды на новую жилу. Вместо того, чтобы раструбить о находке всему свету, они принялись тайком добывать золото по ночам. Эта тяжкая работа заменила моему отцу и его соседям азарт. Они трудились, отказывая себе в отдыхе, чтобы в какой‑то момент сорвать большой куш.
Но, как всегда уверял Джефф Боунз, блеск золота ничем не затмишь. На селение напали шайенны, и среди их добычи оказалось несколько унций золотого песка. Капитан кавалерии Нэд Гэллоуэй, перебив индейцев, узнал о секретном прииске и нанял банду Чёрных Масок, которая отняла всё, что собрали жители Голденгроува. Потом Нэд перебил их, стал героем, а заодно присвоил золото.
Часть сокровищ Нэд отправил своему родителю, деляге Фрэнсису. Тот вложился в опасное, но прибыльное дело – стал продавать оружие индейцам. К тому моменту, когда я наконец отомстил семейке Гэллоуэев, старый Фрэнсис превратился в очень богатого и влиятельного человека.
Его состояние было основано на крови бедняги Чарли Блэксуорда и его соседей по Голденгроуву.
Чтобы Гэллоуэи процветали, Чарли Блэксуорд должен был пасть от руки собственного кузена Квентина Блэксуорда, вожака Чёрных масок.
Которого я встретил потом, за которым следовал долгих семь лет, считая лучшим другом и зная только под вымышленным именем Джеффа Боунза…
***
Дожди шли каждый день – причём такие, что я начал всерьёз опасаться, не разминается ли бог перед новым всемирным потопом. Небо темнело, и за каких‑нибудь полчаса на землю опрокидывалась пара Мичиганских озёр. Воздух всегда был пропитан духотой. Я всё время был мокрым – либо от дождя, либо от пота.
Лес кишел дичью, однако попытки охотиться оканчивались провалом. Олени спасались бегством раньше, чем удавалось приблизиться к ним на расстояние револьверного выстрела.
Панический страх животных перед человеком подсказывал, что я нахожусь в обжитых местах, однако наткнуться на следы жилья пока не удавалось.
Особенно трудными были ночи. Болота кишели ядовитыми гадами. Помня рассказы Боунза, который исходил землю от Мехико до Онтарио, я перед каждой ночёвкой сооружал из срезанных жердей каркас для подвесной лежанки, которая позволяла спать в двух футах над травой.
Толком выспаться никак не удавалось. Сон мой был беспокойным в непривычной обстановке, а когда он всё‑таки затягивал меня глубже, мне снилась глаза Амелии, её душистая гладкая кожа, и почему‑то я чувствовал себя неловко.
Я стал похож на зверя: оброс и ходил всё время голодным.
Однажды мне повезло подстрелить кролика, выпрыгнувшего из‑под копыт Полпенса. Жеребец, не ожидавший услышать выстрел, едва не сбросил меня. Наше путешествие он, кстати, переносил скверно – стал раздражительным и пугливым. Кажется, ему теперь за каждым кустом мерещились крокодилы.
Насытившись и расслабившись, я окончательно поверил в избавление от Туманной Лощины. И вдруг меня оглушила совсем другая мысль.
Меня никто не ждал, о моём существовании никто даже не подозревал на сотни миль вокруг. Некуда было спешить – разве что к ближайшему кузнецу, потому что у Полпенса стёрлись подковы.
Ни цели, ни обязательств, ни угрозы, которая гнала бы меня.
Это была свобода, какой я никогда прежде не знал!
Совершенное одиночество…
Но долго оно не продлилось. На следующий день я наконец‑то повстречал людей.
Первым свидетельством того, что они рядом, стал звук выстрела.
***
Поток был бурным и мутным. Волны качали траву, и не было полоски песка, которую намывает на берегах. Вода пришла сюда только что, с последним ливнем, отшумевшим не более часа назад. Где‑то скопилось слишком много воды, и вышедшая из берегов река стремительно затопила низину.
Небольшой пологий холм превратился в островок. В длину он имел около полусотни футов, в ширину – не больше дюжины. Там нашли пристанище пять человек. Рядом с островком, наполовину затопленная, лежала на боку большая повозка.
Люди сгрудились на западной стороне островка. На левой дрались три или четыре крокодила, деля кусок мяса – насколько я понял, последнее, что осталось от пары лошадей.
– Мистер! – махал рукой коренастый мужчина с бакенбардами, в светло‑сером сюртуке, который держал в руках старый карабин. – Не могли бы вы помочь нам?
Я помедлил с ответом, разглядывая их.
Двое были пожилыми: коренастый с карабином и пухлый, но проворный краснощёкий мужчина, который в эту минуту заряжал через дуло левый ствол дробовика.
Спиной ко мне, наблюдая за водами по другую сторону островка, стоял высокий и жилистый человек с револьвером. Западную оконечность клочка суши держал под прицелом капсюльного пистолета мальчишка лет шестнадцати.
Компанию им составляла строго одетая женщина немного за тридцать. Он была бледной и кусала губы, но ни на ком не висла и не визжала.
– Каким образом я могу помочь? – спросил я, удерживая на месте нервно перебиравшего ногами Полпенса.
Длинные зловещие тени чертили воду. Здесь были десятки этих жутких тварей.
Обладатель пышных бакенбард, следя за рептилиями, крикнул:
– Нам нужна лодка! Вы знаете паромщика Лурье?
– Понятия не имею, кто он такой!
Краснощёкий, насадив капсюль, указал направление.
– Видите высокое дерево с раздвоенной верхушкой? Около четверти мили. Расскажите ему о нас и принесите лодку!
– Ждите! – крикнул я и пустил Полпенса галопом.
Зеф Коул никогда не проходил мимо того, кто находился в бедственном положении. Он говорил, что помощь в трудный час сродни хорошим манерам.
«Понимаешь, Джерри, – говорил он, – как и все янки, я делец. Я продаю своё мастерство и вообще всё, чего нахожу у себя в избытке. Лишь за три вещи я никогда не требую платы: за любовь, патриотизм и хорошие манеры. Если ты хочешь и впредь разделять моё общество, настоятельно рекомендую тебе разделить и мои убеждения».
Честное слово, в том возрасте мне его убеждения понравились. Позже жизнь с Боунзом научила меня тому, что любовь, патриотизм и хорошие манеры уходят и оптом, и в розницу так же легко, как горячие пирожки, ибо миром правит польза.
