Бела + Макс. Новогодний роман
Нам не было никакого смысла на выходные – на двадцать восьмое и двадцать девятое декабря (на целых два дня) – оставаться в Минске, чтобы в понедельник, тридцатого декабря, появиться в редакции и коротать там время перекурами и досужими разговорами.
Поэтому субботу мы и определили оптимальным днём отъезда в Бобруйск и оптимальным днём начала новогодних каникул.
Свой блок материалов, касающихся политики, я сдал весь, без остатка, и они давно были готовы к вёрстке. Никаких других дел – ни срочных, ни обычных – у нас в Минске не оставалось.
Мы были свободны. Значит, ещё один год из жизни – вон. Значит, позади все мыслимые и немыслимые сюрпризы, уготованные нам этим годом.
Хотелось думать: все события, которые могли произойти, уже произошли.
Всё, что могло совершиться, уже совершилось.
Я устроился у окна и пил кофе.
«Лада‑Самара» стояла там же, где я вчера её припарковал: колёса не сняли, дворники на месте, всё в полном порядке. А как искрились на солнце промёрзшие стёкла нашего «шикарного лимузина» – красота!
Бела просидела перед зеркалом дольше обычного – никак не могла решить, каким нарядом сегодня себя нарядить.
Своим гардеробом мы не занимались давно, точнее – с Алма‑Аты. При нулевых доходах какие могут быть обновы? Не до жиру – быть бы живу. Ещё немного – и нас (в качестве ретро‑образцов) можно будет выставлять в витрине весёленького такого магазинчика с весёленькой вывеской из неоновых букв: «Живой антиквариат», где добрая треть букв то потухнет, то погаснет, и потому издалека она видится не иначе, как «Жив… анти…».
Картинка эта не просто нарисовалась перед глазами и осталась картинкой. Она точно ожила: была комичной иллюзией смешливого живописца, а стала реальностью. И можно было тотчас распахнуть дверь и войти в эту пропитанную насквозь запахами пыли и нафталина лавку древностей.
И всё‑таки (как бы там ни было) приближение Нового года ощущалось.
И ощущалось приближение чуда: вот часы пробьют полночь и что‑то волшебное должно произойти (произойдёт или не произойдёт – ещё вопрос, но в подсознании засело крепко: должно).
А если эту самую установочку на чудо взять и удалить? Из памяти. Из сознания. Из подсознания. (Поместив на всякий пожарный в формалин: вдруг нам без неё… ну просто никак?) Что будет тогда? Ночь, наполненная тайными надеждами, превратится в самую обычную?
Нет, пожалуй, оставим всё как есть. Пусть будет как всегда. Чтобы никак не пострадало знакомое с детства ожидание праздника.
Let It Be[1].
Рядом с пузатой чашкой на подоконнике лежала стопка местных газет.
Кому, как не Беле, было знать о моей забавной страсти (одной из) ко всякого рода дурацким и не дурацким историям, которые я, развлекая себя и жену, обнаруживал в любом печатном издании (будь то «Пионерская правда» или солидный еженедельник).
Вот жена и позаботилась сделать мне приятное, положив стопочку свежей прессы: читай, Макс, веселись, только не хандри.
В любой газетёнке обязательно сыщется (а я‑то здесь сыщик со стажем) незатейливая (затейливая) история, которую тут же можно будет разложить по косточкам, смоделировав десяток причин и следствий происшедшего, отличных от считающегося правильным (непреложным, общепринятым).
Бела всегда удивлялась: из каких таких тайников я извлекаю эти версии?
Я всегда говорил (и говорю), что никаких тайников нет. Всё перед нами. Бери и пользуйся. Пользуйся на здоровье. Технологический детерминизм: как аукнется – так и откликнется.
Будь я художником, я бы живописал вот что: Он (как в то утро я) стоит у окна, изображённый со спины; Его лица не видно; не очень ясен и Его возраст; на подоконнике – белая чашка с дымящимся кофе и рядом с чашкой – стопка газет; за окном солнечно, морозно и ослепительно‑бело от снега; в комнате тепло и уютно, краски мягкие, пастельные.
Или немного иначе: Он стоит не один, сзади Его обнимает за плечи (повисла на плечах) Она, в таком же (предположим), как у Белы, просвечивающемся насквозь халатике, под которым ничего не надето. Её лица тоже не видно.
Остальное (чашка на подоконнике, зима за окном и прочее) – всё то же самое.
Когда Бела задала дежурный вопрос («и что же там народу сегодня сообщили умного»), я успел перелистать бóльшую часть лежащего на подоконнике.
Что там могли сообщить? Я не искал то, что называется «умным». Я искал истории.
– Зачитать? – спросил я.
– Ну рискни, – отозвалась она, продолжая сонно передвигаться по комнате.
– Думаешь, сто́ ит? – озорно, тон в тон жене, сказал я.
– Сто́ ит‑сто́ит!
– Думаешь? – настойчиво, чтобы ещё раз уточнить всю серьёзность намерений жены, спросил я.
– Думаю‑думаю, – ответила она, никак не реагируя на мой плоский юмор.
– Как тебе такой заголовок: «ТАКАЯ ЖИЗНЬ, ЧТО И ВСПОМНИТЬ НЕЧЕГО»?
– Интригующе.
– Под таким заголовком рассказывается о том, что в областную клинику работниками правопорядка доставлен пациент, потерявший память при загадочных обстоятельствах.
– Я бы и сама не отказалась кое‑что из Прошлого забыть навсегда, – сказала Бела.
– Серьёзно?
– Век свободы не видать! И что там дальше?
Я продолжал:
– Мужчина не помнит ни своего имени, ни возраста, ни того, откуда и каким образом он попал в Минск.
– Интересное дельце!
Я продолжал:
– Спустя сутки после появления в клинике мужчина выбрал себе имя – «Я».
– Странный выбор. «Я» – последняя буква в алфавите. Почему не «НЕ‑Я»?
[1] Пусть будет так (англ.). Название композиции и альбома «Битлз».
