Безродная. История семьи перформансистов
Маленькая кухня просматривалась полностью еще с дверного проёма. Каким‑то чудом в несколько метров умудрились запихнуть небольшой столик и пару стульев.
Тип расположения фурнитуры был угловой – оно и не удивительно, по‑другому там просто не реально было расположить всё это. Огромный холодильник тихонько заурчал справа от Никиты, и она улыбнулась.
Понятно, судя по увиденному: в одной из комнат стоит двухъярусная кровать, на которой присутствует «лёгкий» бардак, а выглядит сама комната по молодёжному, в другой же двуспальная, идеально заправленная светлым махровым пледом кровать, в прихожей загораживая проход на вешалке висят две осенние ветровки, явно принадлежащие мальчикам подросткам, и одна светленькая маленькая курточка. Кухня однозначно является обителью женщины. Милые магнитики, которыми увешен холодильник, цветочные наклейки, разбросанные по дверцам ящичков, солонки в виде двух обнимающихся ангелочков, лёгкие розовые занавески – всё говорит о том, что в квартире проживает мать одиночка с двумя сыновьями.
Никита быстро и методично осмотрела все ящики в поисках возможной заначки с деньгами.
Быстро высыпала на стол все крупы, находящиеся в баночках на верхних полках и поняв, что в них искать нечего – привела всё в изначальный вид.
Думая о том, что это крайне тяжело быть матерью одиночкой с двумя детьми в России, Никита прошла в «родительскую» комнату.
Ноутбук нашёлся в тумбочке, мам же была мышка и зарядка которые быстро перекочевали к Никите в рюкзак. Сто двадцать три тысячи спокойно покоились в белом комоде в коробке из‑под прокладок, спрятанной среди трусов и лифчиков.
Никита взяла себе ровно пятьдесят тысяч. Нет, её не совесть уколола, ей просто не нужно было больше. Да и из‑за такой суммы вряд ли поднимется шум. Мать, приехав из отпуска первым делом подумает на детей. В каких бы хороших отношениях она с ними не была. Больше просто некому.
Быстро закончив обыск данной комнаты, девочка перешла в комнату пацанов.
При ближайшем рассмотрении «лёгкий бардак» – превратился в «ужас любой матери». Назвать это по‑другому просто никак не получалось.
Сделав глубокий гневный вдох, Никита подошла к большому письменному столу, на котором стоял компьютер и с сожалением подумала о том, что будь она не одна, то утащила бы эту махину, но для неё одной – он слишком тяжёлый, и будет слишком заметен. В ящике стола Никита нашла несколько полезных для неё вещей по типу: блютуз‑колонки, двух старых телефонов и планшета.
Кроме них она не чуралась забрать и пару приглянувшихся ей книг Агаты Кристи.
Хорошие детективы в наше время дорого стоили, а эти были бесплатными и стояли пылились на полке без дела. Ещё, вместе с ней из квартиры ушли и некоторые канцелярские принадлежности и еда из холодильника.
На всё про всё у Никиты ушло полчаса. Уже стоя на пороге, она подумала о том, что в ванну заходить не будет. Ей оттуда ничего не нужно, да и вряд ли там спрятано что‑то ценное. В дорогих домах и квартирах ещё можно было‑бы заглянуть в бачок от унитаза, но не в этом случае. Туда даже и соваться нет смысла.
Словно бы общаясь с кем‑то, Никита кивнула и посмотрела в дверной глазок. На лестничной площадке было пусто.
Досчитав мысленно до десяти и по‑прежнему не видя никого из людей, Никита открыла дверь и быстро вышла наружу. Ещё десять секунд прислушивания к окружающей обстановке и дверь была грамотно закрыта с помощью отмычки.
Когда раздался нужный звук щелчка, Никита на автомате спрятала руки в карманы и повернулась на лестницу, но тут‑же замерла, услышав шаркающие шаги внизу.
«Блядь! Всё так гладко шло!» – Выругавшись мысленно, она сделала несколько шагов вниз по лестнице и посмотрела вниз в проём между этажами, чтобы разглядеть, где идёт человек.
По‑видимому, какая‑то старуха шаркала двумя этажами ниже.
«Идёт она, конечно, медленно, но нужно решать, что делать побыстрее. Либо сейчас быстро спускаться вниз, либо сидеть до последнего. Вдруг она с четвёртого этажа? Главное не палиться».
Никита замерла, смотря как локоть чёрного пальто медленно скользит вверх по старым, покрытым зелёной краской, перилам. Несколько минут длилось это восхождение и в итоге – старуха остановилась на четвёртом этаже.
Так же медленно она, покопавшись ключом в замке открыла дверь и скрылась внутри своей халупы.
Никита улыбнулась: «Ну вот. Не стоило переживать».
Через две минуты она уже вышла на улицу распахнув дверь подъезда.
Морозный воздух поздней осени быстро заполнил её лёгкие больно покалывая нос. Ещё перед выходом, спускаясь по лестнице она стянула с себя бахилы, перчатки и маску, прикрывающую лицо и теперь была вполне довольна тем, что ощущает мир без всяких помех.
«Нет ничего лучше удачного дела. Каким бы это дело ни было, если оно удачно – всё заебись. Осталось добраться до дома, не попадаясь никому на глаза».
На улице было немного народу и фраза: «смешалась с толпой» тут не подойдёт.
Она скорее просто исчезла на самом видном месте.
Стала невидимкой там, где её было проще всего увидеть. И это несомненно доставляло ей немалое удовольствие – уметь исчезать – это лучшее, чему она научилась за свою не долгую жизнь. Лучшее и самое полезное.
Через несколько часов она уже была дома и на полной громкости слушая Земфиру искала куда и кому можно сплавить награбленное.
Параллельно с поисками она готовила себе картошку.
Она ненавидела картошку, но когда то, что ты ненавидишь помогает тебе выжить, ты как‑то начинаешь это даже любить. Ну, а если не любить, то привыкнуть и смириться с этим ты точно можешь.
Глава 3
…У всех было полно шрамов, и у большинства были трещины в костях. У двоих не хватало трети языка, потому что они откусили их себе в детстве. А еще они не чувствовали запахов. В остальном же нервная система пакистанцев оказалась в полном порядке. Они отличали холодное от горячего, замечали прикосновения, потели в жару и понимали, что хотят в туалет.
Пациенты с врожденной нечувствительностью к боли – мечта ученых. Боль – это глобальная индустрия. Предполагается, что во всем мире каждый день принимают около четырнадцати миллиардов доз болеутоляющих. Исследования, проведенные в США и Европе, показали, что более чем в трети домохозяйств есть люди, страдающие от хронической боли (когда боль сохраняется больше трех месяцев).
