Безродная. История семьи перформансистов

При этом популярные опиаты мало того, что вызывают опаснейшую зависимость, так еще и помогают не при всякой боли. Также не всегда спасают и более слабые обезболивающие: ибупрофен с кортикостероидами, а аспирин и тому подобные альтернативы не справляются с острой болью и могут при длительном употреблении вызвать тяжелые побочные эффекты. Ученые, которые узнают, что отличает людей с нечувствительностью к боли от остальных, станут героями, а компании, которые на основе этого открытия создадут эффективное лечение, озолотятся.

 

***

Из коридора прекрасно были слышны крики матери. Давно пора было принять тот факт, что в этой семье, семьи никогда не будет. Что ж, могло быть и хуже… Ой, да ладно! Неужели, если могло быть и хуже, то эту проблему (возникающую каждый раз, как она пытается сблизиться с бывшим мужем) нужно игнорировать?

Отчего люди думают, что стоит сказать: «Бывает и хуже» и всё станет в миг заебись? Так не работает.

Это просто перекладывание ответственности и игнорирование серьёзности данных проблем…

«Блядь, опять эта хуйня»! – Подумал Эндрю и поднял голову.

Стараясь не вслушиваться в крики матери, он медленно открыл глаза и уставился на собственное отражение в зеркале. Худые руки, упёршиеся в тумбочку, нервно перебирали пальцами отчего по всему коридору слышался ритмичный стук. Слышал его только он один. Да даже если бы здесь вдруг загудел поезд мать не услышала бы.

Вступая в словесную перепалку с отцом, она всегда погружалась в это дело, словно под воду, с таким неистовым рвением, словно от этого зависело сможет ли она сделать следующий вдох.

Не дозваться и не докричаться. Можно даже уйти, громко хлопнув дверью – заметит, но ничего не скажет. Не может, иначе отец зацепиться за это и начнёт разгонять тему того, что она не может усмотреть за собственным сыном.

Нет, такого поворота событий нам не нужно. Просто молча подумать и это рано или поздно закончиться. В ссоры между родителями ввязываться не стоит, это в последствии примет большие обороты, да ещё и неизбежно придётся выбрать чью‑то сторону. А оппонент, конечно же, сразу поставит на тебе клеймо предателя.

Но Эндрю хватало ума не принимать чью бы то ни было сторону.

Сконцентрировавшись на собственном дыхании, чтобы не начать кричать от ненависти к обоим родителям в такие моменты, превращающимся в полных придурков, он отцепился от комода, на котором стояло зеркало и быстро прошёл в комнату. Кухня располагалась дальше по коридору и дверь была закрыта, так что мать не увидела, как он поднялся по лестнице наверх. Оказавшись в своей комнате, Эндрю без раздумий взял самую большую книгу, стоявшую на окне.

Это была самая толстая из всех имеющихся у него книг, а также она была самой старой. Из‑за того, что ей часто пользовался её обладатель название, выведенное золотистыми буквами, практически исчезло с обложки. Как‑только книга оказалась у него в руках, Эндрю быстро пролистал её пожелтевшие от старости странички и его взору открылся небольшой тайник с лежавшей в нём пачкой «Мальборо». Взяв из пачки одну сигарету, парень прошёл на балкон.

Первым, что он почувствовал, выйдя на балкон в джинсах и белой рубахе босиком, был холод.

Осень была ему ненавистна, тем‑более поздняя осень, когда солнца почти не видно. Ему хотелось бы сейчас чего‑нибудь светлого, но эта Россия дала ему только серость, слякоть и злость, скрываемую под маской усталости.

Уже стоя босиком на балконе и смотря на окутанный ночным мраком город, Эндрю поджёг сигарету и со смаком затянулся, тихо закрывая за собой балконную дверь. Ещё только ноябрь, а улицы уже в снегу и холод нападает на тело со всех сторон. Противный снегопад время от времени раздражает своим видом мельтеша за окном… мерзкое ощущение, которое никак нельзя описать. Мерзкое и всё.

Эндрю делал затяжку за затяжкой и думал, чем он может помочь своим родителям.

Глаза его в такие моменты всегда находились в лёгком прищуре со‑стороны, больше походящем на надменный взгляд.

Хоть ему и было восемнадцать, он прекрасно понимал многое из того, что пока ещё не касалось его в жизни и того, что является проблемами взрослых. Эндрю с самого детства начал понимать, что мыслит не так, как окружающие его люди.

Он был гораздо умнее и сообразительнее своих сверстников, но никогда не стремился показать это. В этом не было нужды.

Школы всех детей обезличивают и делают одинаково мыслящими придурками забивая их головы той хернёй – которая, по факту – им нахуй не нужна и в большинстве своём никогда не пригодиться. Он начал понимать это слишком рано. Теперь, уже будучи студентом третьего курса на факультете адвокатуры, Эндрю всё‑ещё вспоминал периодически как писал на одну и ту же тему два сочинения. Одно – с истинно собственным мнением о каком бы то ни было произведении он преподносил матери или отцу, а вот второе – относил в школу грубой консервативной старухе, что преподавала у него литературу и русский язык, и никогда не поняла бы его мнения в силу ограниченности собственного ума.

Своими мнениями и взглядами на жизнь он пошёл в обоих родителей и грамотно их комбинировал в любой удобной ситуации, а вот грамотностью в плане сочинения и написания тех или иных текстов – всецело в отца. У Эндрю это было фактически – врождённой грамотностью.

От его грамотности в восторг приходили все учителя, а некоторые из них даже залезали в интернет чтобы узнать, не сделали ли они сами ошибки в том или ином слове. Однако, учителя считали это не грамотностью, а ненормальной педантичностью со стороны Эндрю.

Он не был педантичен, предпочитал лёгкий беспорядок, царящий вокруг него.

В беспорядке легче дышалось – как он думал – и проще думалось (хотя, наводя в своей комнате раз в месяц порядок, он всё раскладывал и расставлял как истинный педант, проверяя по несколько раз там ли всё стоит и достаточно ли устойчиво одна книга облокотилась о другую, что явно свидетельствовало о наличии ОКР).

Вот и сейчас он вышел на балкон, где в беспорядке стояли разных размеров горшки с «зимующими» в них растениями, чтобы проветрить уже как два дня немытую тёмную голову.

Смотря в даль, он думал, ни на секунду не прекращая думал о том, как он может решить одну из самых главных проблем в его жизни.

Он мог оставить это, мог не ввязываться будь он устроен иначе, будь это не его родители.

Но этот всё‑ещё юношеский максимализм не давал ему покоя. Он, как и любой недостаточно мудрый человек считал, что абсолютно всё вокруг него зависит от него самого или имеет к нему какое бы то ни было отношение, а значит, он ну прям обязательно должен повлиять на происходящее вокруг.

Приобняв себя за плечо правой рукой, левой он держал сигарету (Эндрю правша, но отчего‑то курил именно левой) покачивая сальной головой взад‑вперёд, как он делал, когда думал особо усердно, отчего его сальные чёрные волосы слегка подрагивали, Эндрю искал ответ на поставленный самому себе вопрос. Словно это был единственно‑важный вопрос в его жизни.

Что сигарета закончилась он понял только тогда, когда обгоревший фильтр обжег ему пальцы. Никак не отреагировав на этот раздражитель, Эндрю открыл окно сразу кинув в него фильтр и оставил балкон открытым на несколько минут, чтобы тот проветрился.