Безумная тоска

И у него.

– Надо чего‑нибудь выпить, – сказала она.

– У меня в комнате есть банка колы.

– Бог мой, кола, – сказала она, сползая с сиденья и снова заходясь смехом. Он посадил ее обратно.

Доехали до 114‑й улицы. То, как они искали нужную сумму, выглядело комично. Джордж нашел пятерку и расплатился. Они вышли на Бродвее, свернули на 114‑ю, пока не дошли до дерева за Карман Холлом – маленького, юного, недавно посаженного деревца, изувеченного, валявшегося на тротуаре, вырванного из скудного квадратного клочка земли, поваленного ветром, что был с ними всю эту ночь. Прекрасным, бездумным ветром, и после того, как они увидели корни и корешки, похожие на нервные окончания, внутренности или миниатюрные кости, как это неправильно – видеть, как что‑то живое вывернуто наизнанку. Затем, пронизанные чувством трагедии, они отправились дальше и впереди, в конце квартала, на пересечении с Амстердам, увидели все остальное: полицейские автомобили, темные силуэты полудюжины копов в характерных фуражках и красные с белым огни, яркие, мелькавшие так быстро, что галлюцинации моментально вернулись.

Годы спустя, когда каждый из них жил своей жизнью, они ассоциировали ту ночь, тот ветер, печальное дерево, вырванное с корнем, юное, уничтоженное, и свое первое чувство невосполнимой потери с Джеффри Голдстайном, выпавшим из окна Джон Джей Холла, – живым существом, нежным и юным, словно то дерево, лишенным места в этом мире и умирающим на тротуаре ночного Нью‑Йорка.

 

6

 

Остаток квартала до перекрестка с Амстердам‑стрит они преодолели сквозь плотную завесу ужаса, зная, что ждет впереди. Когда они поравнялись с восточными воротами на 114‑й, между Батлер и Джей, где лестница вела к галерее у теннисного корта, Анна остановилась, схватив его за руку и не пуская дальше. Что‑то внутри подсказывало ей: не стоит смотреть на это, и дело не в том, что впереди ждала кровь или нечто ужасное – дело было в ней, в самой ее сущности – то говорил животный инстинкт, словно они шли навстречу ее смерти, словно она была поваленным деревом и там лежало ее тело.

– Пойдем наверх.

– Не могу. Я должен посмотреть, что там случилось.

– Для газеты?

– Да.

Секунду они молчали, затем Джордж предложил:

– Поднимайся наверх, а я подойду попозже.

В ответ она покачала головой. Она потянула его за собой, но он оставался на месте. Какой же он тяжелый, физически и не только. Он слегка потянул ее за собой, и она поддалась. Свернув за угол, они подошли к телу на тротуаре: место происшествия еще не оцепили, но рядом стоял полицейский, не давая подойти ближе. «Не задерживайтесь», – сказал он.

К северу от тела копы теснили людей, чтобы закрепить на столбах оградительную ленту. Джордж заметил, что Артур уже был там, делал снимки, сверкая вспышкой, перезаряжая камеру, пытаясь подобраться как можно ближе, пока позволяет полиция. На его шее была цепочка, с которой свисал сомнительного вида пропуск. Чуть поодаль стоял детектив, наблюдавший за ним. Джордж сообщил ему, что тоже работает в «Очевидце», спросив, был ли погибший застрелен.

– Спрыгнул или упал.

– Из Джон Джей?

– Вот это здание?

– Да, это Джей.

– Значит, из Джон Джей.

Коп курил, и когда затягивался, выглядел так, будто вот‑вот готов был выплюнуть легкие.

– Я думал, ты имел в виду колледж на 57‑й.

Джордж стоял и смотрел на него.

– Не знал, что на 57‑й есть колледж.

– Ты что, не местный? – спросил детектив.

– Восточный Коннектикут.

– Ясно. Джон Джей Колледж. В центре. Криминология и все такое. Такие, как я, его хорошо знают.

– Кто‑нибудь видел, с какого этажа он упал? Вы представитесь? Вы из два‑семь?

Все произносили номер участка, называя две цифры.

– Вообще‑то, из два‑пять, просто был на 110‑й, когда услышал вызов. Я – детектив Джон Снеттс. Кроме шуток. С‑Н‑Е‑Т‑Т‑С.

– Кто‑то из два‑семь прибудет, или вы этим займетесь?

– Отдел по расследованию убийств. Манхэттен, север. Мое дело подготовить почву.

– Убийств? – спросил Джордж.

– Они всегда первые, – ответил Снеттс.

Джордж поблагодарил его. Анна не смотрела на него, ее взгляд был прикован к мальчишке на тротуаре, к неестественно вывернутым конечностям. Джордж коснулся ее спины. Они взглянули на Артура, сновавшего над телом со своим фотоаппаратом, погрузившись в специфику обстановки, как заядлый хирург, – полицейские практически не обращали на него внимания. Он выискивал поблизости надежные источники света. Пухлый – было в нем нечто, заставившее Анну подозревать, что он девственник, – но пылкий и проворный. Пару секунд он смотрел на них, затем по‑артуровски кивнул и вернулся к работе. Джордж указал на другую сторону улицы, смена фокуса. В ста пятидесяти футах напротив почти чудесным образом находилась больница Святого Луки, чуть ближе, где все гудело, свет слепил глаза, стояли оранжевобокие «Скорые», виднелись черные силуэты копов и медиков, проходивших сквозь двойные двери в приемник и возвращавшихся обратно. Мальчишка разбился прямо у больницы «Скорой помощи». Свет полицейских мигалок, машин «Скорой помощи»: тошнотворное, головокружительное мгновение, сюрреалистичное, как и все, что происходило этой ночью. Джорджа словно на миг подключили к иностранному телеканалу: немецкому, польскому или русскому, со странным освещением и сомнительной ценностью. Язык ничего не выражал.

Три медика из больницы склонились над мальчиком, но вскоре поднялись, срочных мер уже не требовалось.

– Констатируем в госпитале, – сказал один из них Снеттсу, и тот кивнул.

– Запишу час тридцать девять.

Двое принялись вытаскивать носилки из кареты.

– Надо дождаться ребят из убойного и судмедэксперта, пока не забирайте его, – предупредил их Снеттс.

Лицо Анны было спокойным, серьезным, ни тени ужаса, Джордж осознал, что и его собственное было таким же. Кислота давала отрешенность, или нет, следовало назвать это принятием – вот оно, кажущееся реальным, неразрешимое, неизменное, неумолимо таинственное, полное фактов настоящее, которое нельзя запланировать, нельзя переиграть в памяти, изменив его, ведь оно перед тобой, в твоей голове, и ты принял его.