Безумная тоска
– Хорош уже.
Судя по виду Луиса, тот был далек от намерения носить парку и выбрал старое твидовое пальто с вельветовым воротом; потом он сказал Джорджу, что это был трофей времен первого курса из дома деда в Шорт‑Хиллз, до того, как там все распродали. На выходных, перед распродажей, приехали родственники – большинство пораньше, ожидая снаружи прибытия агента, – как саранча, прихотливая саранча. Сердцем и душой это была саранча, но не подававшая вида, что ей что‑то нужно, не выражавшая ни малейшего намека на желание чем‑то обладать. И все же каждый более‑менее ценный предмет искусства исчез до того, как в полдень явился Луис: не осталось ни наручных часов, ни золотых булавок для галстука, ни единой запонки.
Луис утверждал, что просто хотел выглядеть изящнее. Все костюмы старика были слишком короткими и жали, но твидовое пальто с вельветовым воротом пришлось впору. Должно быть, для старика оно было слишком длинным.
Из‑за снега Луис надел еще один дедушкин реликт, перчатки, наитеплейшие из возможных – оленья кожа с отдельной шерстяной подкладкой. Джордж любовался ими. На запястьях их стягивал небольшой ремешок. На голове Луиса был берет: этот достался ему на Бродвее. На француза он был не похож, скорее, на испанца – клерка из торговой конторы, испанский Боб Крэтчит[1]. Или на швейцарца, автора научных статей, некогда школьного друга Вальтера Беньямина[2], из этих, противоречивых интеллектуалов. В очках, да. Этот вариант был более подходящим, на нем и остановимся.
– Я швейцарец, готовый к пешему походу, – сказал Луис. – Мы, швейцарцы, всегда готовы к пешему походу.
Джордж сказал, что хотел прогуляться до парка, посмотреть, что там сейчас, но Луис воспротивился:
– Нет‑нет‑нет! Отправляемся на Пятую авеню. Я как раз туда шел. Идем со мной!
Оказалось, пробираться по такому снегу адски трудно. Конечно, поезда тоже опаздывали: полночь, да еще такая метель. На 42‑й им пришлось целых полчаса ждать поезда БМТ[3], чтобы добраться до пересечения 59‑й и Пятой.
– Пойдем к «Плазе»[4], будет похоже на встречу Скотта и Зельды[5] с адмиралом Бердом[6].
– Знаешь, а можно ведь было срезать через Коламбус‑Серкл, и тогда мы бы уже были там, – сказал Джордж.
– Нет, тогда мы бы устали. Хочу дойти до самой середины Пятой авеню, – ответил Луис. – Хочу фоток наделать!
Он извлек маленькую автоматическую «Яшику» из кармана пальто.
– Сделаю, как Артур: знаешь, побольше цветового тона, неожиданная композиция, низкая чувствительность, высокая чувствительность – все, как он любит. Только все кадры будут извращенными и гейскими.
– Нелегко тебе придется в этом пальто, – предупредил Джордж.
– Чего? Почему?
– У него полы слишком длинные. По снегу будут тащиться. Смотри, ты только прошел через кампус, а они уже все мокрые. Скоро ты будешь тащить на себе промокшее тридцатифунтовое шерстяное пальто.
Луис задумался, снял пояс:
– На, подержи.
Затем подтянул пальто, попросив Джорджа обвязать его поясом.
– Ты за кого меня держишь, мистер Френч[7]? – фыркнул Джордж.
– Помоги мне, – попросил Луис. Он просто стоял так, пока Джордж не заключил его в недвусмысленные объятия, затягивая пояс.
– Не надо было мне ничего говорить.
– Ты же знаешь, что хотел этого, – сказал Луис.
– Нет, не знаю, – сказал Джордж, просовывая конец пояса сквозь пряжку и давая Луису затянуть его.
– Ты похож на Робина Гуда – банкира, – съязвил Джордж.
– Как будто такой существует, – ответил Луис. – Придется как‑нибудь его придумать.
Они вышли на 59‑й – вместо лестницы из подземки наверх вела длинная снежная насыпь. Джордж схватился за перила, от которых до снега было дюймов восемь, нащупывая дорогу ногами, но без толку: ступни зарывались в снег, и он побрел наверх наугад, а позади слышалось тяжелое дыхание Луиса. Наверх, на 59‑ю, парк остался позади, в окутанной белым тьме.
Они тащились по снегу, пока не оказались на Пятой авеню: пустынной, во всем своем великолепии.
– Легко ложился, ложился легко![8] – пропел Луис среди белизны.
Джорджа шокировали сглаженные грани, алмазный блеск уличных фонарей на кристальной пыли. И тишина, тишина, тишина.
Позади, за спиной – смутные очертания деревьев, словно старые ведьмы. Или как духи, спустившиеся с небес. Вязы в белых париках. Все такое белое, наверху – ночное небо, внизу – черное море, еще не застывшее, окаймленное угольно‑серым матовым стеклом.
Луис быстро сделал несколько снимков, по‑видимому, камера все делала за него, регулируя апертуру и скорость затвора, и он просто сфокусировался на бесконечности, даже не глядя в видоискатель.
– Господи, как здесь прекрасно, – сказал Джордж.
– Поле ангелов, – ответил Луис, продолжая снимать.
– Есть еще пленка?
– Еще одна.
– Тогда придержи коней, ковбой. Ты ж не хочешь упустить «Бергдорф» и «Сакс», одетых в белое?
– Уймись, о сердце, – вздохнул Луис. – Какая красота! Пойдем пройдемся.
Но он остановился, вновь повернувшись к своим ангелам. Снова наделал снимков.
[1] Боб Крэтчит – клерк в конторе Скруджа, персонаж «Рождественских повестей» Диккенса.
[2] Вальтер Беньямин (1892–1940) – немецкий эссеист, критик.
[3] БМТ – метролиния «Бруклин – Манхэттен».
[4] «Плаза» – люкс‑гостиница, объект исторического наследия США.
[5] Чета Фицджеральд. Шутка Луиса становится чуть понятнее, если знать, что они останавливались в вышеупомянутой гостинице.
[6] Ричард Ивлин Берд (1888–1957) – американский авиатор, исследователь Антарктики.
[7] Мистер Френч – персонаж американского ситкома Family Affair (1966–1971), дородный слуга.
[8] Falling faintly… faintly falling – см. Дж. Джойс. «Дублинцы», рассказ «Мертвые» (пер. О. П. Холмской).
