Безумная тоска
Он поднялся, хлебнул из бутылки, передал ее девушке. Вино было что надо. Он вновь распластался на песке.
– Вино что надо, – проговорил он.
– Да, – согласилась она. – Хорошее.
– Жаль, что мы не в Испании и это не рассказ Хемингуэя с печальным, но неубедительным концом. Такой, где что‑то хорошо, а что‑то – нет, и нам известно, что в нем хорошо, а что плохо, а другим – нет, и они путаются в хорошем и плохом. И это нехорошо. Но мы‑то знаем. И это делает нас хорошими.
Она наблюдала за фейерверками, словно за цветами из красочного света. Логан и Робби сидели чуть поодаль, курили жирный косяк и обсуждали выборы.
– Мы, конечно же, обречены, – говорила она. – Мы не можем быть вместе. Тебя же ранило на войне, ну, туда. А я нимфоманка.
– Чего? – удивился Логан. – Это чё еще такое?
– Из Хемингуэя[1], – ответил Джордж. – Не возбуждайся.
– Я никогда не возбуждаюсь, – возразил Логан.
– Ну разве только когда на своем Фортране напрограммируешь «блядь» на мониторе, – вставил Робби.
– Да делал я так, – бросил Логан.
– И чёй‑то я не удивлен? – сказал Робби.
Джордж воспользовался случаем, и пока Анна любовалась сверкающим небом, он предпочел любоваться ею. Ее лицо было непередаваемо чувственным. Рот, скулы, подбородок. Глаза сияли интеллектом, способным буквально сбить с ног – если, конечно, вас, в отличие от Джорджа, не привлекали умницы, и причиной тому была его мать. Он перевел взгляд на мини‑холодильник и горлышко бутылки. Вино скоро кончится. Надо оставить этот дебильный холодильник здесь. Пусть станет частью фундамента.
Эндрю и Робби снова раскурили косяк. Робби затянулся: взорвалось семечко, а с ним и весь косяк, как сигара фокусника.
– Бля‑я‑я‑ядь, – протянул Робби.
– Кое‑кто хреново лист очистил, – сказал Эндрю.
– Некогда было, – откликнулся Джордж. – Учил наизусть Декларацию независимости.
– Ага, и похерил мои поиски счастья, – проворчал Робби. – Мне почти в глаз попало. И зовут тебя Джордж – плохой знак в дни революции.
– Джордж Вашингтон, – сказал Джордж.
– Быть тебе, мудила, Георгом Третьим[2], если такое повторится, – огрызнулся Робби.
Он снова скрутил косяк, раскурил его и передал через неофициальное пространство, отделявшее Джорджа и Анну от остальных. Время растянулось, словно скатерть на траве. Позади, словно волшебные ящики, стояли две башни, отражая огни гавани и фейерверков длинными, геометрически правильными рядами тонких колонн – словно невероятная фреска, вырезанная узкими полосками. Абстракция. Джордж тронул ее за плечо, чтобы она посмотрела туда, и они обернулись, глядя на плоские фрагменты беспорядочных цветов на грозных громадах. Миллион людей в это время смотрели не в ту сторону. Через несколько минут они лежали ближе друг к другу, соприкасаясь телами. Плечо к плечу, касаясь головами.
– Будет ли отсылка к черному монолиту из «Одиссеи» Кубрика считаться клише? – спросил Джордж.
– Да, будет, – ответила она.
– Тогда я воздержусь. Видела, как тот француз прошел по канату между башнями? Петит?[3]
– Нет, не видела. «Т» не произносится.
– Чего?
– Пети. «Т» на конце не читается. Пе‑ти, ударение на последний слог.
– Спасибо. Пе‑тИИ. Я по телевизору видел, не мог поверить, что это правда. И он так долго был там, наверху! Танцевал, над копами глумился. Ветер сорок миль в час, сотня этажей. Наверху, в небе, кружат вертолеты. На фотографиях, сделанных с земли, он такой крошечный со своим шестом, как насекомое. Просто невероятно.
Какое‑то время она смотрела в никуда, словно пытаясь представить это.
– Каким отрешенным, должно быть, он себя чувствовал. Или был способен чувствовать. Не могу представить, что творилось у него в душе.
– Так далеко я не заходил, – ответил Джордж. – Просто думал об этой высоте, чистое безумие.
– Быть может, ты бы и не заметил этой высоты, если бы полностью ушел в себя, в свой волшебный внутренний мир.
Снова стало тихо. Затем она нарушила молчание:
– Не могу понять, как к этим башням относиться. Сейчас они мне нравятся, но иногда я терпеть их не могу.
– А мне они всегда нравились. Мой дядя работал над ними.
– Сегодня мы лежим прямо под ними. – Она остановилась. Он хмыкнул, приглашая ее продолжить:
– Ммм?
– Они прекрасны.
Сказывалось действие травы. В ее словах Джордж слышал, что она в самом деле чувствовала, как они прекрасны. Они действительно были прекрасны. Отчасти из‑за их размеров, издалека этого не ощутить. И они были близнецами. Их цвет тоже был тому причиной: стекло и сталь в переменчивом свете дней и ночей, закатов и рассветов, серого или розового неба, а иногда божественного, прозрачно‑голубого.
[1] Роман Э. Хэмингуэя «И восходит солнце» (The Sun Also Rises).
[2] Георг III (1738–1820) – британский монарх, жестоко страдавший от порфирии, редкого наследственного заболевания. В 1810 году был признан невменяемым и отстранен от власти.
[3] 7 августа 1974 года французский канатоходец Филипп Пети прошел по канату, натянутому между Северной и Южной башнями Всемирного торгового центра, снискав международную славу.
