Брокингемская история. Том 3
– С этими двоими мы разберёмся потом, – пообещал Лофтхауз в свой мощный микрофон, – А пока продолжим разговор с Гибсоном… Мы пытаем его уже полчаса, но до сих пор не добились от него ни одного человеческого слова. Он только мычит и блеет, как сосунок… (Ничему большему так и не научился за всю сознательную жизнь!) Может быть, вы объясните нам, Гибсон, как в вашу ничтожную голову смогла прийти столь чудовищная мысль – арестовать имущество салона "Апеллес"? Вы разве не знаете, что брать чужие вещи нехорошо?
Зал угрожающе загудел. Гибсон сперва покраснел, потом побледнел, а в конце концов снова покраснел. Наклонившись к микрофону, он заговорил оправдывающимся тоном:
– Я вам уже три раза объяснял: Ваш салон не платит за аренду. Мой начальник приказал, чтобы я…
– А если бы он приказал вам пройтись голым по улице? – поспешил вмешаться Лофтхауз, отключив Гибсону на полуслове микрофон, – Вот такие интересные люди живут на свете! Своей головы у них нет – зато они готовы до посинения лизать задницу своему начальству… Гибсон, почему вы до сих пор не ответили нам ни на один вопрос? У вас язык при себе? Или он остался там, у начальника в заднице?
Культурная публика в зале злорадно захохотала, а Лофтхауз бросил победоносный взгляд через плечо назад, на сцену. Гибсон начал что‑то отвечать в выключенный микрофон, но его робкий голос безнадёжно потонул в зрительском хохоте.
– Ну а пока Гибсон вытаскивает язык из некоторых частей тела своих любимых начальников, мы дадим слово нашим друзьям, – планомерно продолжал Лофтхауз, – Миссис Греннер, вы хотите выступить? Милости просим на трибуну!
К микрофону для выступающих выкатилась бойкая культурная старушка, на ходу истерически выкрикивая: "Это невозможно! Этого не может быть!" Добравшись до импровизированной трибуны у подножия сцены, она продолжила кричать уже в микрофон:
– Мы все говорим: Это невозможно! Закрыть "Апеллес" – всё равно, что закрыть свет, воздух, солнце и водные каналы!
– Каналы незаконного обогащения, – не смог удержаться от важного уточнения Доддс. (К сожалению, его слова, не усиленные микрофоном, смогли услышать лишь сидящие рядом с ним.)
– Мы никуда отсюда не уйдём! – кричала миссис Греннер, – Если мы кому‑то не нравимся, пускай они сами отсюда уходят! Мы не допустим, чтобы наш "Апеллес" выгнали на улицу! Мы уже привыкли, что он здесь, и будем сидеть тут всегда. Нас не сможет сломить ни одна сила на свете!
Зал взорвался овациями. Сидевшие в первых рядах принялись организованно скандировать: "Закрыть "Апеллес" – преступление! Закрыть "Апеллес" недопустимо! Позор тем, кто закрыл "Апеллес"! Закрыть "Апеллес" невозможно!"
– Почему же невозможно? – раздался вдруг над ухом у Доддса и Маклуски знакомый голос, – Ведь именно по этому поводу они здесь и собрались; не так ли?
Повернув головы влево, детективы обнаружили, что за шторой у самой боковой стены пристроился их друг и верный соратник Уэлч. Большая чёрная штора закрывала его от взглядов из зрительного зала, но не мешала свободно общаться с коллегами, сидящими на сцене.
– Я обошёл второй этаж кругом и проник сюда с заднего входа, – объяснил он, – Да будет вам известно: Сбоку от радиорубки имеется проход к запасной лестнице. Дверь заднего выхода сейчас почему‑то не заперта. (Похоже, её оставили открытой связисты "Махорки", когда вчера вечером отсюда уходили.) Так что имейте в виду: Если вам вдруг захочется слинять из зала без лишнего шума, то задний выход – всегда в вашем распоряжении!
– Нет‑нет! – решительно пресёк все неуместные намёки Маклуски, – Мы не имеем морального права покидать актовый зал до тех пор, пока не разберёмся, что за ерунда в нём происходит!
– К тому же шеф грозился открутить нам головы на триста шестьдесят градусов, если мы куда‑либо слиняем раньше срока, – добавил Доддс.
Тем временем эксцентричная миссис Греннер уже закончила своё эмоциональное выступление и вернулась на прежнее место в зрительном зале, а на смену ей к центральному микрофону вышел другой культурный активист.
– Мы не допустим, чтобы власти закрыли дорогой нашему сердцу "Апеллес"! – с горячностью говорил он в микрофон и при этом энергично размахивал руками по сторонам, – Древний Апеллес был гениальным живописцем. Его божественным картинам поклонялись все живущие на свете… Нынешнего "Апеллеса" пытаются убить, растерзать, колесовать, четвертовать, бросить на растоптание нашим врагам – людям подлым, ничтожным и необразованным (проще говоря, интеллектуальным уродам). Прочитали ли они за свою жалкую жизнь хоть одну книгу? Сомневаюсь, чтобы они вообще держали в руках какую‑либо печатную продукцию, кроме ресторанного меню… Дорогие друзья, не будем терять надежды! Правда и справедливость – на нашей стороне! "Апеллес" – наш храм культуры и искусства, и мы изгоним из него современных мытарей! Мы не допустим, чтобы низменный дух торгашества проник под его благословенную крышу! – его слова потонули в бурных продолжительных апплодисментах зрительного зала.
– Между прочим, кто такие мытари? – поинтересовался вдруг Уэлч.
– Что‑то вроде налоговых инспекторов, – кратко, но образно выразился Доддс.
– Тогда я понимаю беспокойство этого типа, – усмехнулся Уэлч, – Налоговым инспекторам будет очень любопытно изучить финансовые документы салона "Апеллес"… Кстати, этим ли ребятам жаловаться на какой‑то дух торгашества? Все мы помним, как Лофтхауз сдирал с наших рабочих плату за пользование умывальником в кладовке…
Между тем культурный активист завершил своё небольшое, но бурное выступление и отправился обратно в зрительный зал, продолжая по инерции размахивать руками. В невидимых динамиках снова прозвучал громовой голос Лофтхауза:
Конец ознакомительного фрагмента
