Чертоги Волка. Шепот богов. Книга вторая

– Уважаемый, а не подскажете ли, куда это исчез ваш подопечный, потерявший память? И кто за это ответит? – Он даже не стал скрывать своего презрения и холодно смотрел на здорового мужика, который начал краснеть и потеть под его начальственным взглядом.

Участковый часто‑часто захлопал ресницами, все еще вытянувшись в струнку, и стал нашаривать платок, уголок которого торчал из кармана, собираясь утереть внезапно взмокший лоб. Наконец, он его извлек, но не решился им воспользоваться, а просто стоял, смотрел на Ольховского и мял его в руке. Видя, что Василий Егорович от растерянности не может произнести ничего внятного, повысил голос и гаркнул:

– Ну?!!! Чего молчите?! Спрашиваю, кто будет отвечать за пропажу человека на вашем участке???!!!

Участковый от его окрика чуть не подпрыгнул на месте и, захлопав ресницами еще быстрее, проблеял, слегка заикаясь:

– А кто вам сказал, что человек‑то пропал?

С иезуитской улыбочкой Ольховский вкрадчиво проговорил:

– А как это, по‑вашему, называется, когда человека уже второй день нет на месте? И хозяйки дома, между прочим, тоже!

Выражение глаз Василия Егоровича несколько изменилось. Испуг в них быстро сменял раздражение, которое он все еще пытался скрывать, когда проговорил:

– Так они в лес за травами ушли. Дед Авдей меня об этом предупредил, просил за домом Вереи Константиновны в ее отсутствие присмотреть. – И, совсем приходя в себя, набычившись, словно молодой бычок на ретивого пастушка, который не в меру сильно хлопал бичом, закончил совсем неожиданно. – У нас, между прочим, демократия. Имеют право…

И наконец, сделал то, что так долго собирался сделать – вытер затылок и лоб своим скомканным платком, после чего немедленно опять затолкал его в карман. Ольховский даже слегка растерялся от такого ответа. Ты посмотри! Оказывается, и у этого деревенского увальня есть голос! Ольховский было собрался «объяснить» ему и про «демократию», и про «право», но тут же охладил себя. Было понятно, что криком он тут уже ничего не добьется, а ему нужен был результат. Поэтому, резко сменив гнев на милость, проговорил примирительным тоном:

– Ну раз так, тогда другое дело. Я тут к этому вашему Авдею заехал, расспросить его еще хотел про найденыша вашего поподробнее. Как он его нашел, может, тот ему что сказал, из чего можно будет что‑то понять? В общем, все в таком роде. А мне говорят, что ушел, мол, дед, уже второго дня, как ушел, и вместе с вашей знахаркой. Я, конечно, заволновался, как они человека без памяти одного что ли оставили. Вот и поехал на хутор глянуть. А там все на ключ закрыто и никого нет. Вы уж простите, что погорячился, Василий Егорович… Сами понимаете, служба такая… – Попытался он втиснуться в доверие к участковому, для чего состроил покаянную физиономию.

Так как к подобным чувствам у него привычки не было, получилось не очень правдиво. Он это и сам понимал. Но решил, что для участкового сойдет и так. И совсем другим, уже деловым тоном, спросил:

– А вы случайно не в курсе, в какую сторону они ушли за травами‑то? – Заметив, как участковый опять набычился, поспешно добавил. – Это я к тому, что вдруг кто опять потеряется, и искать придется.

Но, судя по выражению маленьких, но, к удивлению Саши, проницательных глазок участкового, обозначенная причина стража местного порядка не очень‑то впечатлила. Ольховский начинал злиться, что сам, собственными словесными вывертами и политесами, загнал себя в глупую ситуацию. Но теперь уж выхода не было, нужно было продираться напрямик. Василий Егорович посмотрел на него внимательно и неохотно проговорил:

– Так, известное дело. Они каждую осень на одно и то же место ходят, на дальние болота. Только там красный корень и растет. – Потом, не выдержав, все же спросил с легким подозрением. – А чего это вы собрались их искать? Что Авдей Силуянович, что Верея Константиновна – оба люди знающие, бывалые. В лесу не заблудятся. Отродясь такого еще не было. – Недоверие и настороженность по отношению к «начальству» сквозило уже настолько явно, что Ольховский собрался было напомнить этому увальню, что такое субординация. Но потом передумал, поняв, что только больше ухудшит ситуацию, которая и так складывалась, увы, не в его пользу.

Александр с превеликим удовольствием сейчас бы уже развернулся и ушел, но ответить было надо, а то еще невесть что возомнит о себе. Мельком подумалось, что все, чему его когда‑то учили, было абсолютно непригодно в деревне, не работали здесь приобретенные навыки, да и знания работника службы оказывались здесь бесполезными. Здесь люди были какими‑то другими. И любой разведчик, попав сюда, обречен на провал. Он ответил с фальшивой, словно извиняющейся улыбкой:

– Да, мало ли… Я подумал, что старик и женщина все же не приспособлены для длительного пребывания в лесу.

Ольховский ожидал, что этот пень деревенский сейчас кинется рассказывать о всех возможностях и способностях «старика и женщины», что Александру могло бы пригодиться. Но Василий Егорович только чуть приподнял свои круглые, широкие, как у медведя, плечи в жесте недоумения и ничего больше не сказал. При этом он выжидательно уставился на начальство: что еще спросит? «Начальство» ничего больше не придумало, и поэтому, кивнув участковому, милостиво отпустило его:

– Ну что ж, Василий Егорович, у меня вопросов больше нет. Но я бы попросил вас держать, как говорится, руку на пульсе. И если только что‑нибудь вам покажется подозрительным, сразу докладывать мне. Телефон вы мой знаете. – И он уже, собираясь уходить, небрежным голосом с тенью легкой угрозы (начальство ведь!) добавил. – Надеюсь, вам не нужно напоминать, что о нашем разговоре нельзя сообщать никому… Даже вашему непосредственному начальству. Как я понимаю, вы помните, что вам до пенсии… сколько?

Участковый поспешно подсказал:

– Два с половиной года…

– Вот, вот… – Продолжил мурлыкать Ольховский. – Я надеюсь, что за два с половиной года до пенсии вы не станете совершать необдуманных поступков.

С этими словами, не дожидаясь от участкового клятвенных или иных заверений, Александр Евгеньевич развернулся и пошел к своей машине. Он помнил одно святое правило: чтобы значимость последней фразы не потерялась, нужно вовремя уходить.

Участковый еще постоял немного на месте, глядя вслед отъезжающей машине, потом что‑то пробормотал себе под нос о направлении, куда бы следовало идти такому «начальству», и, плюнув с досады в сердцах, направился неторопливой, чуть медвежьей походкой в сторону своего дома.

Этот небольшой домик с коричневыми ставнями и небольшим палисадником, заросшим кустами бузины, Ольховский знал давно. Оставив машину на соседней улице, он под прикрытием густо разросшейся черемухи с гроздьями уже чуть подсохших черных ягод прошел незамеченным к самому входу. Оглянувшись, чтобы проверить, не следит ли кто‑нибудь за ним, он быстро открыл калитку и прошмыгнул на крыльцо. Вечерние сумерки окутали поселок, делая очертания домов, заборов, растений более таинственными и загадочными. Погода менялась. По небу летели рваные клочья облаков, на несколько мгновений прикрывая начавшие проступать звезды. Пока еще не сильные порывы ветра срывали с деревьев пожелтевшую листву, нагоняя тоску своим завываньем, похожим на заунывную песню степняков.