Чёрный с белым не берите

Именно тогда перед отъездом в Лейпцигский университет Оксана познакомилась с переводчиком, которого все называли просто Петром, хоть он был не таким уж молодым на взгляд девушки. Потом уже в годы переводческой деятельности она с ним не раз пересекалась – он был всегда одинаково выдержанным, говорил негромким голосом, а внешностью и вовсе не выдавался – просто тусклый какой‑то, но главное – он всегда оставался в одном возрасте. Не поразил он Оксану и немецкой речью, его произношение показалось ей довольно небрежным. Несмотря на это именно Пётр готовил её к языковым каверзам в чужой стране. «Может, он совсем и не переводчик», – пришло ей в голову однажды.

– Что тебе больше всего нравится в языке? – спросил однажды Пётр Оксану.

– В немецком – глаголы, – честно призналась она.

– Да неужели? – удивился переводчик. – Это же самое муторное!

– Отнюдь. К одному глаголу столько разных приставок приставить можно – и тут же меняется значение, меня это впечатляет.

– А формы, а времена? А глагол связка как приставной вагон к поезду в самом конце предложения, о котором забывает любой переводчик хоть один раз в жизни?

– Вы знаете, Пётр, в произведениях Ленина я заметила в некоторых предложениях немецкий порядок слов, видимо, он так хорошо знал немецкий, что невольно переносил немецкое построение предложения в русский язык. Этот порядок слов я сама хорошо усвоила, так что иногда я его, как Ленин, нечаянно в русской речи применить могу.

– Фройляйн, вы читали Ленина? – засмеялся якобы переводчик, – чуть не сказал: в оригинале…

– Так все ж читают – это история КПСС.

Может, именно этот разговор оказался существенным и весомым для окончательного решения институтской верхушки, а возможно, и властных органов о направления Оксаны на учёбу в Лейпцигский университет. Она же Ленина читает!

Оксана училась в педагогическом институте, но педагогика её не увлекала. В Лейпцигском университете её определили на филологический факультет. Ах, какое блаженство – все предметы касались только лингвистики и преподавались на немецком языке. Оксана, поначалу боязливо, потом всё увереннее стала завоёвывать университетскую публику – сначала студентов группы, в которой училась, потом и с потока. Страстную к учёбе студентку быстро заметили и преподаватели. Курсовую она писала у профессора, известного во всей Демократической Республике.

Времена были сложные, приближающиеся к развалу Берлинской стены. Оксана помнила студенческие волнения и то настроение, которое гуляло по городу и по стране. Она не проявляла никакой политической активности – и права не имела, и побаивалась, да и не сильно интересовалась проблемами чужой страны.

В это время на немецкой земле у неё, русской студентки, случилась любовь.

Во время учёбы в Лейпциге в толстой тетради с обложкой из бордового кожзаменителя Оксана вела дневник.

 

Дневник Оксаны. Лейпциг. 1989 год, октябрь

 

«Сегодня была лекции по истории языка для двух потоков – филологов и педагогов. Обожаю преподавателя Шабуса – он говорит на таком образцовом немецком языке (хи‑хи‑хи!). Я, честно говоря, думала, что тут все говорят на образцовом немецком, но на деле студенты литературно выражаются только на занятиях, а когда общаются между собой – ой, как трудно их понимать. Они употребляют столько сокращённых слов, что я не всегда понимаю, что имеется в виду, а каждый раз спрашивать – очень неловко.

Немецкий язык явно отяжелён сложными существительными, так что сами носители языка ошалели от нанизывания слов друг на дружку и, пытаясь облегчить произношение многокорневых слов, придумывают сокращения: акку – вместо аккумулятор, убан – вместо унтергрундбан, метро, значит, д‑цуг – вместо дурхгангсцуг. Кстати, подумала: фамилия Шабус не сокращение ли от Шрайбикус? Говорят, он строг. Ох, в конце семестра сдавать зачёт, а мне ещё его лекции расшифровывать – вон сколько незнакомых слов записала.

Но сегодня не об этом. Сижу я, вся увлечённая речью господина Шабуса, и вдруг кто‑то сзади меня легонечко толкает в спину. Оборачиваюсь – девушка пухленькая в салатовой блузке, лицо такое недовольное, как будто это я её в спину толкнула, а не она меня. Я молчу, только глаза таращу, мол, чего тебе? Она протянула мне сложенный вчетверо тетрадный листок в клетку. Мне? – опять беззвучно спрашиваю я, «тебе!» так же без слов отвечает салатовая кофточка. Раскрыла листок, читаю по‑русски: «Не уходи после лекции. Я должен тебе что‑то сказать. Кнут». Кто такой Кнут? В моей группе никакого Кнута нет, у нас в группе три парня и все какие‑то нерусские (ха‑ха‑ха!). Я имею в виду, что никто по‑русски ни бе, ни ме. В универе – немцы называют его уни – есть курс русского языка. Его посещают всего несколько девчонок из нашей группы.

Как мне хотелось обернуться и глянуть на тех, кто сидел сзади, чтобы словить взгляд этого Кнута. Впрочем, если бы я обернулась, то вся братия бы на меня и поглядела, да девчачьи три четверти присутствующих тоже бы пялили глаза на меня.

Я еле досидела до конца лекции, по‑моему, прослушала половину, так меня заинтриговала записка.

Когда преподаватель закончил говорить и студенты гурьбой повалили к дверям, я задержалась. Стала медленно укладывать в сумку вещи, потом долго застёгивала и расстёгивала молнию на сумке – чуть не сломала, потом полезла в карман, якобы, я что‑то искала. В общем, тянула время и всё стояла на своём ряду. Между тем аула пустела, но кроме меня никто не задержался.

Я уж было подумала, что записка просто розыгрыш, может, даже какая‑то девчонка её написала. Схватила сумку и заспешила к выходу. И тут в дверь вошёл парень, обычный, светловолосый, в вязаном пуловере болотного цвета. Я остановилась.

– Я Кнут, – представился он по‑немецки, когда подошёл ко мне ближе. – Я учусь на факультете педагогики, а лекции по филологии у нас общие. А ты Оксана?

В моём имени он чётко произнёс «о».

– Да, – говорю, – только произносится моё имя с «а» – не Оксана, а Аксана. Безударная гласная «о» произносятся как «а». – Вот зануда! Парень знакомиться подошёл, а я со своими правилами.

– Аксана, – повторил он.

Кнут при ближайшем рассмотрении оказался рыжим, не то чтобы ярко‑рыжим, как Карлсон, а светло‑рыжим с едва заметными бровями и веснушками по всему лицу. В целом, светленький такой, как солнышко. И не такой уж немец. Шучу. Немец, конечно, но не типичный.

– Этого правила я пока ещё не знаю, – говорит он мне. – Я только с этого года начал изучать русский язык.

– А, я поняла, – говорю и направляюсь к дверям, – пойдём уже. Я поняла, что ты хочешь общаться со мной по‑русски, потому что я носитель языка.

Он немного смутился. Даже покраснел чуток.

– Не только поэтому, – говорит. – Мне интересен русский язык. И ты сама тоже.

Тут он совсем смутился и опустил глаза.