Чёрный с белым не берите

– Кнут, ты для меня, – прошептала я, – как тёплый свитер в холодный дождливый день!

Рыжик мой замечательный, как я тебя понимаю!

Он, ничего не говоря, обнял меня, я подняла глаза – он такой высокий смотрел мне прямо в глаза, потом наклонился и поцеловал…»

 

Дневник Оксаны, Лейпциг, 1989 год, ноябрь

 

«Вот уже целый месяц по понедельникам по стране идут мирные демонстрации – Монтагсдемонстрационен. Вот ещё одно длинное слово, но его никто не сокращает. Первая демонстрация была в Лейпциге. Кнут очень гордится этим обстоятельством. В начале октября члены СЕПГ в Берлине провели факельное шествие, многих демонстрантов арестовала полиция. В конце октября ушёл в отставку Эрих Хонеккер и все руководство СЕПГ. А вчера пала Берлинская стена. Что делается! И я – очевидец событий! По телевизору весь день показывают, как это случилось. Настроение кипучее, я с немецким народом и с моим Кнутом.

Он говорит:

– У вас перестройка, а у нас мирная революция.

– Ну да, а как же полиция? – замечаю я, – Арестовывают не только зачинщиков, но и просто участников…

Я волнуюсь за Кнута.

Кнут меня любит. Это такое счастье!

Он пробует говорить по‑русски. Недавно заставил меня перевести на русский язык целую страницу. Это был список высказываний известных людей о любви. Этот листок я непременно сохраню. «Женщина священна; женщина, которую любишь, священна вдвойне. Александр Дюма», – прочитала я среди прочих афоризмов.

Я перевела, отдаю ему листок с переводом и спрашиваю, по какому принципу он выбирал афоризмы. Он, простая душа, ответил честно:

– Я выбирал короткие высказывания, потому что хочу выучить их на русском языке наизусть.

Я засмеялась:

– Любовь, – говорю ему, – большой стимул изучить язык, на котором говорит любимая.

– Клёво! Ещё одно высказывание. А что из этого списка ближе всего тебе?

– Про неидеальных, которые полюбили и стали идеальными друг для друга. А – тебе?

– Догадайся! – он сделал загадочное лицо.

– Легко, – говорю я, а сама всматриваюсь в его лицо, ищу его взгляд.

Он взял мою руку и поцеловал ладонь.

– Женщина священна! – выпалила я.

Он чуть не съел меня глазами».

 

9. Оксана. Любовь и революция

 

Дневник Оксаны. Лейпциг, 1990 год, март

 

«Я в смятении. Боже, что делается с Восточной Германией и с восточными немцами! Многие в ажиотаже от того, что благодаря новому правительству идёт налаживание отношений между ГДР и ФРГ. Люди как будто обезумели – бросились оформлять визы в Западную Германию, у кого там есть родственники или знакомые. Берлинцы ходят на прогулку в Западный Берлин. Мы с Кнутом были в Берлине в прошлую субботу. Он хотел остаться там на второй день, но я не согласилась, потому что к понедельнику надо было готовиться к семинару по стилистике языка. Другие, старожилы и консерваторы, в панике: всё, чем они жили – идеология, традиции, представления о том, что можно и нельзя, рушится на глазах. Я консерватор или нет?

Кнут тоже хочет в ФРГ, возможно, на каникулах. Зовёт меня с собой. Сказала, что подумаю. Я хочу и не хочу. Я хочу с Кнутом! Я не хочу в ФРГ! Я – консерватор, я не хочу в ФРГ!

У нас в стране хоть и демократизация, и либерализация, и перестройка всего полным ходом, но умы перестроить быстро невозможно. И потом мы остаёмся социалистической страной с коммунистами во главе.

Этот ветер перемен растрепал мозги окончательно, а у меня любовь.

Недавно Кнут объяснял мне ситуацию с коммунистической партией ГДР:

– Люди массово вышли из СЕПГ, из остатков была создана СДП, теперь её члены пачками бросают партийные билеты. Моя кузина из Галле была членом СЕПГ, вышла из партии со словами: никогда больше!

– Что плохого‑то ей партия сделала? – спрашиваю я.

– К коммунистам теперь другое отношение. Она со студенческой скамьи была ярым партийцем, даже делегатом какого‑то съезда СЕПГ. А теперь боится, что партийность будет помехой в карьере, а ей ещё дочь растить.

– Женщины не дружат с политикой. Я её понимаю.

Боже мой! Как я боюсь!

Почему вся эта заваруха в Германии произошла именно сейчас, когда я здесь, когда я нашла замечательного Кнута? И когда мне ничего нельзя?

Видимся с Кнутом в универе на переменах, лекции закончились, а семинары проводятся в разных группах отдельно. Он пытается меня подкармливать, потому что я плохо питаюсь. Конечно, я не говорю ему, что мне не хватает стипендии, потому что я накупила подарков родственникам. Официальная версия – у меня плохой аппетит.

Вчера он пригласил меня на семейный ужин к родителям, то есть к маме и отчиму. С отцом мама развелась, а господин Пич – вот уже 7 лет мамин муж и отчим Кнута. Вообще Кнут живёт отдельно, снимает комнату недалеко от универа. У немцев такой негласный обычай: выросло чадо – живи самостоятельно.

С мамой и отчимом он познакомил меня ещё перед Рождеством. Милые бюргеры, особенно господин Пич, Кнут называет его просто Эрнстом. Квартира у них не шикарная, но в два раза больше, чем у моих родителей. Кроме спальни и гостиной, которую немцы называют жилой комнатой, у них есть столовая и кабинет отчима. Отчим у Кнута какая‑то шишка на какой‑то фабрике, не очень поняла слова – они оказались очень длинными и слишком незнакомыми.

– А вы ходите к родителям на ужин? – спросил меня тогда отчим.

– Я живу вместе с родителями и ужинаем мы обычно вместе, смотрим телевизор и ужинаем.

– О, у вас в столовой есть телевизор? – удивилась мама. – Я слышала, что у японцев во всех комнатах телевизоры.

Я не стала разочаровывать маму и не пояснила, что столовой у нас как таковой нет, что обедают мои соотечественники, как правило, в кухнях, но именно у моей семьи кухня такая крошечная, что когда мы собираемся поесть вместе, то выходим с тарелками в центральную комнату, где перед диваном стоит большой стол, а у другой стены тумбочка с телевизором.

– Даже в ванной комнате? – со смешком спросил господин Пич.