Цветок папоротника

– Как‑то вышло все по‑дурацки. Я в институт поступил, она здесь осталась, хозяйство разве бросишь? Мать у нее больная, сама знаешь. Галка в город ко мне приезжала, в общежитие. Иногда я комнату снимал в выходные на окраине, мы там встречались. У нее и ключ был… Как‑то я задержался, а она приехать должна была. Ну, и сразу туда пошла, мы заранее договорились. Я вечером пришел, а она и сынок хозяйский на кровати, голые… На столе закуска и бутылка, конфеты… Сынок осклабился так нехорошо, усмехнулся, с кровати встал, оделся и вышел, дверью хлопнув. Галина лежать осталась… Я за ним, убить хотел, да духу не хватило… До остановки дошел и в общежитие поехал, напился до чертиков… Утром на занятия не пошел, лежал, скрутило меня всего… А тут и Галина заявилась, помятая вся, опухшая… «Куда пропал вчера? – спрашивает, – я ждала, ждала, уснула даже, проснулась, утро, тебя нет…» Я подумал, издевается. Стыд совсем потеряла, шалава. Уставился на нее, ничего не понимаю. А она смотрит глазищами невинными, ресницами хлопает, словно кукла какая. Я молчу, она опять то же спрашивает. Не выдержал я, выдал ей все, что думал о ней – и про нее, и про сыночка хозяйского. Она выслушала, разрыдалась… Говорит, не помнит ничего. Пришел он в комнату, где Галина меня ждала, шутит, расспрашивает… Сказал, что день рождения у него сегодня, а все друзья разбежались, даже бутылочку распить не с кем. Вроде как уговорил Галину по рюмочке за компанию, пока меня нет выпить. Она согласилась, а что отказываться? Выпили, съели по конфетке, а потом она ничего не помнит, ни как в постели оказалась, ничего… Клянется, ничего не было, вроде как обрывки всплывают в памяти, не смог он… Хотя, откуда она знает, если в беспамятстве была? Врала, стерва… Дальше я разговаривать с ней не стал, вытолкал ее и велел мне на глаза больше не показываться, и матери наказал ее от дома отвадить. Вот такая история. А теперь я думаю, а может, он опоил ее чем? Ну, подсыпал чего‑нибудь в рюмку? Может, напрасно я тогда? А? Хотя все равно бы простить не смог, даже если и так… Долго потом эта кровать у меня перед глазами стояла… – Гриша снова опрокинул стопку в рот. – А потом тебя встретил, снова жить захотелось…

– Гриша… – Ульяна готова была снова расплакаться, – любимый… прости, мне, правда, Галку жаль. Я зла на нее не держу, не думай…

– Тебе‑то чего на нее злиться? Скорее уж у нее повод есть для злости.

– Она все еще любила тебя? Откуда знаешь? К ней лейтенант сватался, Светка сказала…

– Да не знаю я, разлюбила, наверное, не ты же меня отбила… но так, парой слов перебрасывались, спрашивала все, как у нас с тобой? Счастлив ли?

– А ты что? – У Ульяны замерло сердце. – Что ей отвечал?

– Нормально все, свадьба скоро… А она смеялась.

– Смеялась? Не верила, что у нас свадьба будет?

– Не знаю, верила – не верила… У нее теперь не спросишь… Иди домой, Уля, потом встретимся. Один побыть хочу.

– Ладно. Пойду. – Ульяна взяла сумочку.

Гриша вдруг поднял на нее мутные от самогона глаза.

– Я еще кое‑что следователю сказал… Про то только я знаю. Парень, что рядом с ней стоял, тот сынок хозяйский из города был…

– Сынок? – Ульяна оторопело уставилась на Гришу. – С чего ты взял?

– Я его рожу теперь век не забуду. Все время перед глазами стоит, на ощупь узнаю…

– Да что же он делал здесь?

– Я не знаю!!! Пусть следователь думает. Ему за это деньги платят. Все, иди, сказал!

Ульяна поспешно вышла, ей и самой оставаться не хотелось. Гришины откровения ее покоробили слегка. Может, и к лучшему, что Галина утонула? Чувствовала она, что не просто так она на Гришу да на нее зыркает. Смеялась… Что смешного? Задумала, небось, стерва, что‑то… Гришину любовь вернуть захотела. Нет, не смирилась Галина с потерей. Такие всю жизнь не смиряются. Если что захватили, так уже не отпустят. Опасно было рядом с ней жить, все равно бы жизнь им порушила. Не сейчас, так потом, попозже, когда бы схлынули первые восторги. Неустойчивый парень Гриша, колеблющийся… Его крепко в руках держать нужно. А сынок тот что делал здесь? Видела Ульяна, не люб он Галине, женское сердце не обманешь. Для Гриши спектакль устроила, гадина. И ведь удалось, Ульяна заметила, как помрачнел его взгляд, хоть он и скрыть пытался, что неприятно ему. Но Ульяна все подмечает. Скорее бы свадьба уж… И где был Гриша молчит… Странно все… «Неужели это он Галину приревновал?» – шальная мысль промелькнула, испугав Ульяну своей откровенностью.

Дома ее ждал следователь, мужчина средних лет невзрачной наружности. Второй раз встретишь, не узнаешь. Про праздник стал расспрашивать, с кем Галина была, видела ли ее Ульяна возле реки. Ульяна все честно рассказала. Мелькала Галина, видела она ее то там, то сям. То с один парнем говорила, то с другим. Ульяна только своих знает, да парочку из соседней деревни. Были и незнакомые, которых Ульяна впервые видит. Ничего особенного. А у реки темно было, она и себя‑то толком не видела. Следователь все записал подробно, поблагодарил и ушел. Ульяна вздохнула с облегчением – неприятная процедура, что и говорить. Ну, да утро вечера мудренее, успокоиться надо, а там, глядишь, все и наладиться. Не век же Гриша убиваться будет? Да и разнюнился он, скорее всего, от самогона, протрезвеет, тоску как рукой снимет. Уж она‑то, Ульяна, постарается. К свадьбе готовиться начнут, хлопоты, все такое… Забудет, как пить дать, забудет. Ульяна прошла к себе, разделась, улеглась в кровать. Отец заглянул, она глаза прикрыла, сделала вид, что спит. Он потоптался, вздохнул, но будить не стал, вышел, аккуратно прикрыв дверь.

 

Следователь методично все в деревне обошел, беседовал обстоятельно, подробно, записывал. Но все только руками разводили – не было у Галины явных врагов, да таких, кто бы на такое черное дело пойти решился, грех страшный на душу взять. Мать Галины рассказала потом, что никаких синяков на шее у дочери не было, но умерла от разрыва сердца, а потом уж утонула. Вроде как испугалась сильно. Недоумевали – чего это в деревне можно так уж испугаться? Начали поговаривать, что нечистая сила ее заморочила, недаром, что Галину ведьмой считали. Не угодила небось чем‑то своим хозяевам, они ее и напугали, а потом в воду бросили… Но это самые верующие говорили, те же, кто ближе к реалиям были, такой версии не придерживались. Прошло уже пару недель, разговоры сами собой затихать стали. Сколько можно покойнице кости перемывать?

Гриша так в себя до конца и не пришел. Вроде и нормально все, по‑прежнему, и смеется, и шутит, так же Ульяну целует, слова на ухо шепчет…. а чувствует Ульяна, не то все это. Иногда вдруг уставится в угол, смотрит, смотрит, не мигая, пока не окликнешь его. Вздрогнет, испуг на мгновение промелькнет в глазах, но быстро себя в руки берет. Ульяна и так и эдак к нему ластится, в глаза заглядывает, желания угадать пытается, но бестолку все – отдалился Гриша. По ночам плачет Ульяна в подушку, чтобы родители не видели, а утром улыбается. Зачем зря их расстраивать? Да и что она скажет? Что кажется ей? Не поверят они, блажью сочтут. Вот и молчит Ульяна, терпит. Надеется, само все перемелется, мука будет.