Дети Зари. Книга четвертая. Цветы пустыни

Сначала он честно попытался с ней договориться.

– Послушай, Селия, – сказал Клим девушке, вольготно расположившейся на соседнем сидении спорткара, – я езжу быстро…

– Класс! – радостно отозвалась та. – Прокатимся с ветерком! Верх откроешь?

– Нет! Предпочитаю не отвлекаться от дороги. Поэтому пожалуйста, не приставай ко мне с разговорами.

– Больно надо! – фыркнула Селия и демонстративно отвернулась к окну.

Следовало отдать ей должное: в течение последующего час она не проронила ни слова. Сидела надувшись, сложив руки на груди, и пялилась на стремительно мелькающие виды за окном автомобиля. Молча. Но это было самое шумное молчание, какое только доводилось слышать Климу. Ее мысли, эмоции, чувства метались по всему салону, ударяясь о стенки и отскакивая, словно теннисные мячики в сквоше – десятки, сотни бешеных мячей!

Клим пытался не обращать внимания на посторонние «шумы», все надеялся, что попутчица скоро успокоится. Но мысленная интервенция продолжалась с неубывающей интенсивностью, и в конце концов он не выдержал.

– Послушай, Селия, – снова начал он – мягко и по‑дружески, разумеется. – Ты не могла бы попридержать свой внутренний диалог?

– Что?! – бледно‑голубые глаза девушки от изумления стали величиной с блюдца, как у персонажей аниме.

– Понимаешь, твое психоэмоциональное поле весьма… экспансивное…

– Мне что, уже и думать нельзя? – возмутилась Селия, быстро‑быстро моргая длинными ресницами.

– Думать можно, но не так громко… пожалуйста! – Клим с трудом сдержался, чтобы тоже не повысить голос.

Увы, юное создание явно не дружило с художественными оборотами речи.

– Ты сам‑то понял, что сейчас сказал? – и Селия выразительно постучала пальцем себе по лбу.

Клим едва не брякнул в ответ: «Стучите, и откроется!», однако успел одернуть себя и лишь вздохнул:

– Я‑то понял – жаль, что ты не понимаешь…

– Куда уж мне, дуре неотесанной!

В этот раз Клим промолчал, хотя выражение его лица красноречиво свидетельствовало, что с последним высказыванием он согласен полностью и безоговорочно.

Какое‑то время ехали молча. Селия застыла, поджав губы и даже закрыв глаза.

«Обиделась»,– решил Клим. И ему стало немножко совестно.

Однако вскоре выяснилось, насколько сильно он недооценил свою попутчицу.

– Не хочу с тобой ссориться, – неожиданно проговорила та, снова повернувшись к нему. – Можешь нормально объяснить, что я, по‑твоему, делаю не так?

Клим задумался. Найти подходящие слова было непросто. Вот Мастер Илларион, тот умел объяснить все что угодно, используя понятия, уже известные ученикам, и постепенно вводя новые. Клим и сам не заметил, как стал изъясняться категориями наставника уже и вне занятий. Ему так было удобнее. А остальным? Если подумать, Мастер всегда общался с людьми на доступным им языке, не обескураживая их незнакомыми терминами. Как он это делал?

Не отрывая взгляда от гладкой полосы автобана, Клим с минуту размышлял, как правильно выстроить общение с непосредственной девицей, навязавшейся ему в попутчицы. Откровенно говоря, общаться вообще не хотелось. В имении Кауницев, ставшем его вторым домом, в дружной компании – другое дело, там и темы общие, и атмосфера располагающая. А так, один на один, да еще всю дорогу… О чем, скажите на милость, с ней можно говорить? О популярной музыке, о новых фильмах? Исключено, Клим этим не интересовался. А его интересы, увы, были недоступны ей. Однако девушка задала вопрос, и элементарная вежливость требовала хоть что‑то ответить. И он попытался:

– Извини, я затрудняюсь объяснить…

Однако Селию это лишь подхлестнуло.

– Я тебя раздражаю, так ведь? – спросила она с вызовом, впившись в него взглядом.

Клим вздохнул, в который раз за сегодняшний день напоминая себе, что эта особа, столь энергичная и не менее утомительная – сестра его лучшего друга. Затем искоса глянул на нее… и вдруг увидел мольбу в огромных голубых глазах, так похожих на глаза Тоба. Мольбу и надежду. Наверное, следовало успокоить девушку, быть может, даже попросить прощения (недаром французы шутят: «Если женщина в чем‑то не права, надо перед ней извиниться»). Но почему‑то вырвалось совсем другое:

– Да, раздражаешь.

Селия, если и обиделась, то виду не подала.

– Спасибо за честность, – сказала она, криво усмехнувшись.

– Пожалуйста, – кивнул он.

– А что именно во мне тебе не нравится?

– Настойчивость.

И Селия снова надолго замолчала, видимо, переваривала ответ.

Удивительно, но ее мысли теперь куда меньше «шумели», по крайней мере, перестали носиться по салону автомобиля. Неужто она действительно углубилась в себя?

Стоило Климу так подумать, как спутница повернулась к нему:

– Так ты считаешь, что настойчивость – это плохо?

– Если она направлена на других людей – да.

– А попроще?

– Если требуешь с себя – это нормально. А если с других – сама понимаешь…

– Хочешь сказать, что я с тебя требую? – удивилась Селия. – И чего, если не секрет?

– Внимания, в данном случае.

– В смысле, общения?

– В том числе.

– А что в этом плохого? – спросила она с искренним недоумением. – Мы же едем вместе, дорога длинная – разве можно просидеть весь день рядом, совсем не общаясь?

– Можно, если не о чем.

– А‑а, так ты считаешь, что со мной не о чем разговаривать?!

На сей раз Климу удалось избежать ответа благодаря вовремя попавшейся заправке, куда он завернул пополнить бак. Но тут его ждала новая неожиданность: заявив, что умирает от голода, Селия отправилась в придорожное кафе по соседству. Клим попытался было удержать своенравную девчонку:

– Я планировал остановиться на половине маршрута, где всегда обедаю…

– А это скоро?

– Всего полтора часа езды, если не будем задерживаться.

– Похоже, ты планировал доставить Эрхартам мой иссохший труп!

Пришлось Климу тащиться вместе с Селией в кафе и смотреть, как она поглощает подозрительного вида эклеры, запивая их капучино с двумя пакетиками сахара: не оставлять же было сестру друга одну в компании удалых дальнобойщиков? Ох, если бы она была его сестрой – мигом научил бы слушаться старшего брата!