Дайка Бедоносова. Или приключения геофизиков

– Лучше бы уж здесь заночевали, – вслух сказал он.

На душу накатило вдруг лирическое настроение. В голову, как всегда в такие минуты, полезли строки из любимого «Евгения Онегина»:

Меж гор, лежащих полукругом,

Пойдем туда, где ручеек,

Виясь, бежит зеленым лугом

К реке сквозь липовый лесок…

Сиплый знал всего «Евгения Онегина» наизусть, чем не раз приводил в изумление жителей поселка. Даже в свои запойные годы, в самом безобразном состоянии он мог вдруг брякнуть цитатой из поэмы, причем очень подходящей к случаю. Из его испитого рта эти строки звучали как нежная бетховеновская соната из мусорного бака. Собутыльников это очень веселило. Декламации Сиплого они воспринимали, как фокусы циркача. Зато Митяня почему‑то приходил в ярость, когда Сиплый вдруг начинал говорить пушкинским ямбом. Он считал это надругательством и над русским человеком и над самой природой. Люди, подобные Сиплому – с монголоидным лицом и арестантскими манерами, – способны разве что на похабные тюремные песни. Таково было мнение старого ворчуна.

– Монгол! – позвал Митяня через несколько минут.

Сиплый продолжал лежать, закинув ногу на ногу и мечтательно глядя на единственную звезду.

– Монгол, шайтан в твою душу! Иди дрова собирай.

Сиплый приподнял голову.

– Остаемся, что ли?

– Остаемся. Командир сказал, что рано утром поедем обратно.

– Вот это отлично. На ночь глядя, что за дорога, – он подскочил и выплюнул травинку. Поэтическое настроение тут же улетучилось.

 

Командир понуро сидел на походном брезентовом стульчике и мысленно подводил неутешительные итоги. Сегодняшний день они фактически потеряли, завтра потеряют еще как минимум половину. С учетом предусмотрительно отведенного резерва времени еще можно рассчитывать на то, чтобы сделать полноценных тридцать профилей, но для этого надо сильно постараться. И еще для этого нужно немного везения, с которым у них сразу что‑то не заладилось. Если вдруг в оставшиеся дни зарядит дождь, а этого исключать нельзя, то мечты Зиновия Федоровича о светлом будущем поселка, останутся лишь мечтами, потому что в дождь вообще работать нельзя. Пока, конечно, паниковать рано, но надо было разработать какой‑то план на случай если придется, сокращать объем работ. От количества профилей зависит качество информации. Если оруденение дайки локальное, то разреженная сеть профилей может не уловить аномалии – она просто ускользнет, как рыбка в слишком крупную ячейку невода. Следовательно, надо наметить какой‑то предел, ниже которого опускаться ни в коем случае нельзя. Например, двадцать профилей. Командир расстегнул планшет, достал карту, блокнот, карандаш, сделал быстрый расчет. Получалось, что расстояние между каждым профилем составит около двухсот метров – это вполне допустимо при таком масштабе съемки. Можно даже заложиться на семнадцать профилей, пятнадцать, но никак не меньше. Еще можно пожертвовать частью крайних пикетов на профилях, которые вынесены за пределы самой дайки. Правда, при этом теряется часть очень важной приграничной информации. Можно было бы для сравнения взять трехреченскую дайку – Ткач захватил материалы по ней – но там оруденения вообще не обнаружили, поэтому сравнение не очень корректно…

Остальные члены отряда суетились вокруг увлекшегося расчетами Ткача. Практикант доставал походную посуду из машины, Шурик разматывал антенну для рации. Из‑под днища машины торчали босые ноги Рыжего. Митяня заломал одну из березок и обсекал ее от ветвей. Сиплый, как всегда, от работы отлынивал.

– Слышь, старый, – азиат стрельнул плутоватыми глазами в сторону Ткача. Вид у него был заговорщицкий. – Может, разведаешь у Командира насчет причальных?

Митяня замялся и тоже посмотрел на Командира. Тот, не видя никого, черкал в блокноте карандашом и при этом шевелил губами, совсем как Шурик, читающий молитву. Предложение Сиплого было и к месту, и ко времени, и к всеобщему интересу. День все равно зря пропал, так уж пусть вечер с пользой дела пройдет. Завтра еще неизвестно, сколько в машине трястись. Пока до Карадона доедем отрезвиться успеем. Но, как‑то боязно было подходить с таким вопросом к Командиру. Бедовый сегодня день получился. Настроение у Командира непредсказуемое. Он там про свою поляризацию думает, формулы какие‑то решает, а мы тут к нему со своей водкой…

– А ты сам подойди, – предложил старик.

– Если я подойду, то он точно не разрешит. У тебя какой‑никакой, а авторитет. А я для него кто?

– Это точно. Авторитета у тебя никакого. Одни сопли на палочке.

Старик еще раз глянул с опаской на Ткача.

– Может, Шурика попросить? Командир его ценит.

– Давай уж тогда сразу Практиканта, – разозлился Сиплый. – Чего ты, дед, как маленький? Не хочешь выпить, так сразу и скажи. Мы что зря ее вчера покупали? Я, между прочим, на это дело последний чирик выложил. А зачем, спрашивается? Когда в Карадон приедем, все равно он нам выпить ни грамма не даст. Так и привезем обратно в поселок.

– Настоится, слаще будет.

– Слаще будет, – перекривлял его Сиплый. – Ну и сиди трезвый, раз так хочется. Я тоже перебьюсь. Мне, что ли, одному надо? Я могу по полгода в рот ни капли не брать.

– Это ты Практиканту будешь брехать. Твои полгода самое большое на неделю тянут…

В это время Ткач вышел из своего заторможенного состояния и быстро осмотрелся вокруг, словно та учительница, которая только что внимательно изучала классный журнал и вдруг подняла глаза над очками только для того, чтобы приструнить пару двоечников на задней парте.

– Вы чего там шушукаетесь? Сиплый мигом дуй за дровами, а ты, дед, помоги Шурику растянуть антенну. Сейчас связываться с поселком будем.

– Будет сделано, Командир! – по‑армейски гаркнул Сиплый и подмигнул Митяне. – Давай, не теряйся.

– Постой, – Митяня хотел схватить его за рукав, но тот увернулся и пошел к реке.

– Гром гремит, кусты трясутся, что там делают!?… – заорал азиат во всю глотку, продираясь сквозь заросли приречных кустов.

– Охальник басурманский, – проворчал ему вслед Митяня, хотя такие стишки от Сиплого он готов был слушать с большей охотой, чем Пушкина.

– Ты не порти анекдот, там медведь малину рвет! – продолжал орать Сиплый, прыгая по камешкам к противоположному берегу реки. Там растительность была богаче и сухие ветки найти легче.

Старик подошел к Шурику. Тот молча разматывал антенный провод и подсоединял его к клеммам рации. Вид у Шурика был сосредоточенный, губы шевелились сами по себе, руки – сами по себе. Разорвись поблизости бомба, он бы, наверно, и не заметил. В этой панаме, да с черной бородой он был похож на басмача, а не на ревностного молитвенника и большого знатока радиоэлектроники.

– Разматываешь? – с деловым видом спросил Митяня.