Дайка Бедоносова. Или приключения геофизиков

Шурик не ответил.

– Ну, разматывай.

Старик по шажку медленно приближался к Ткачу, который по‑прежнему что‑то изучал в разложенной на коленях карте и периодически черкал карандашом в блокноте.

Митяня робко кашлянул у него за спиной. Старику очень хотелось сегодня выпить. Ради этого он готов был даже на маленькие жертвы.

– Ты чего крадешься, дед? – не поворачиваясь спросил Ткач.

– Да ничего. Я просто так, словечком перекинуться. Погода сегодня замечательная. В такую погоду хорошо с удочкой сидеть на тихой речушке и пивко попивать. Ты как думаешь?

– Если что‑то конкретное спросить хочешь, то спрашивай. Если нет, иди, займись делом.

– Да нет, ничего, я просто так… Я это…

Ткач оторвался от бумаг и посмотрел на Митяню. Как старик не старался, но его глаза горели предательским желанием. В такие минуты он становился очень потешным – нервничал и не знал, какое выражение придать своему лицу. Краешки губ Командира дрогнули в попытке улыбнуться.

– Ладно, дед, уговорил, – сказал он. – Но чтобы завтра были у меня как огурчики.

– Ты о чем, Командир?

– Простачком только не прикидывайся, дед. Думаешь, я не понял, о чем вы там с Сиплым шептались. Или я ошибся? Тогда, извини, беру свои слова обратно.

– Нет, Командир, не ошибся. В самую точку попал. Значит, я пойду, бутылки в речку положу, чтобы охолонулись?

– Иди, положи. Только учти, напиваться до свинячьего визга, как прошлый раз, я все равно не дам. Понял?

– Конечно, понял. Практикант! – радостно крикнул Митяня в сторону машины. – Захвати авоську с жидкостью, а заодно канистру для воды и пошли со мной к реке.

– С какой жидкостью? – не сразу сообразил Виталик.

– Ты меня, парень, лучше не заводи. Я повторяться не люблю. Там в будке рядом с катушкой авоська в ящике лежит. Она там одна такая приметная. Как увидишь, хватай ее и дуй за мной. Только не разбей, а то за всю жизнь не расплатишься.

Митяня чуть ли не в припрыжку направился к реке. Следом за ним, позвякивая бутылками в авоське, плелся Виталик.

– Алкоголики, – беззлобно произнес Ткач, глядя на старика.

Командир немного взбодрился духом. Еще час назад он чувствовал не просто физическую усталость, а словно какой‑то внутренний стерженек внутри него источился. Казалось, что былой кипучей энергии, которая двигала его с молодых лет из одного пекла в другое, почти не осталось. Цель впереди казалась малопривлекательной и не стоящей тех усилий.

«Ничего, повоюем еще. Так оно даже интересней», – подумал он и снова склонился над журналом.

– Александр Иванович. У нас проблема.

Это сказал Шурик. Кажется, он сказал свое первое слово за день. Если Шурик произносил слово «проблема», то ничего хорошего ждать не следовало. Он не умел ни преуменьшать окружающую действительность, ни преувеличивать ее. В последний раз, когда он произносил это слово, у них утонул магнитометр.

Бодрость духа у Командира сразу стала уменьшаться, как уменьшается напряжение на электродах после того, как выключат генератор. Ткач вопросительно уставился на Шурика. Тот сидел на корточках и держал в руках контакты антенны.

– Рация. Что‑то в системе. Надо разобрать, – Шурик экономил на глаголах в своей речи.

Ткач отложил бумаги, подошел к рации и щелкнул тумблером туда‑сюда. Лампочка напряжения не загоралась.

– Ты питание проверял?

Шурик кивнул.

– Наверно, кабель перетерся на сгибе. Подергай на контакте.

– Привет вам Гильденстерн и Розенкранц! – проорал Сиплый, выходя на полянку с огромной охапкой сухих веток (по всей видимости, Шекспира он тоже когда‑то почитывал).

– Дам в рыло, – грубо осадил его Ткач.

– Понял, Командир, удаляюсь.

– Иди сюда, – полушепотом, словно из засады, кликнул его из‑под небольшого обрыва у реки восторженный Митяня.

Сиплый бросил дрова на траву и спустился к воде.

– Ты чего так сияешь, дед? Шурупчик нашел?

– Дурилка ты азиатская. Пока ты там непристойные стишки на всю округу орал, я разрешение получил.

– Не шутишь?

– С такими вещами разве шутят.

Монголоидная физиономия Сиплого расплылась в счастливой улыбке, кожа заблестела на натянувшихся скулах.

– Я верил в тебя, Митрий Палыч. Всегда верил.

Он довольно хлопнул Митяню по плечу, тот хлопнул его в обратную. Только что в пляс оба не пустились от радости.

Виталик устраивал между камушков в воде последнюю бутылку. Руки ломило от ледяного холода. Сиплый присел с ним рядом, любовно поправил одну бутылку, переставил другую.

– Не грусти, Практикант, – весело сказал он. – Никуда твоя практикантка не денется. Сейчас по сто грамм пропустим, ты и сам ее забудешь. Бросишь к едрене‑фене свой институт, останешься в нашем поселке. Тебе в общежитии комнату выделят, будешь с Шуриком псалмы каждый день читать и нам про Третьяковскую галерею рассказывать. Согласен?

– Эй, работнички! – из‑за шума реки голос Ткача казался очень далеким.

– Слышишь, монгол? – Митяня предупредительно поднял вверх палец. – Командир зовет. Пошли, а то у него до первой рюмки настроение не устойчивое. Лучше его сейчас не дразнить. А ты, Практикант, смотри за бутылками, чтобы не уплыли.

– Уже идем! – крикнул Сиплый, торопливо взбираясь по каменистому подъему у реки.

Следом в раскорячку поднимался Митяня, скользя сапогами по мокрым булыжникам.

 

Ткач и Шурик ползали возле машины по земле на четвереньках и шарили руками в низкой траве. Сиплый сначала хотел сказать какую‑нибудь шутку на этот счет (на языке опять вертелись строки из Онегина: «Мелькают профили голов и дам и модных чудаков»), но не рискнул и тоже на всякий случай опустился на колени. Митяня к ним присоединился.

– Чего потеряли? – спросил он.

– Кондёр.