Дайка Бедоносова. Или приключения геофизиков

Заводной вздрогнул и чуть не выронил папиросу в грязь у порога.

Бугор тоже выпил водички из ведра, вытер губы ладонью и встал рядом, скрестив руки на груди. Семен макушкой своей головы едва доставал ему до подбородка. От Бугра сладко пахло банным листом. В слабом просвете угадывалось очертание большого круглого черепа.

– Льет, зараза, – сказал Бугор и выставил руку из‑под карниза.

– Поливает потихоньку, едят его мухи, – ответил Заводной. – Хоть бы до побудки перестал. По такой дороге на наш подъем и на гусеницах не взлезть, не то, что на моих лысых шинах.

– Лысый не есть плохой, – заметил Бугор и провел ладонью по своей голой голове. – Ты же у нас ас‑фантомас. Как‑нибудь взлезешь. Иди лучше спать. Еще час есть.

– А, может быть, давай я денек пережду и послезавтра посуху двину?

– Никаких деньков. Подшипники мне к вечеру нужны. До вечера еще как‑нибудь на старых доработаем, а к следующему утру они уже вряд ли дотянут. Второй смене не с чем будет работать. Да и керна накопилось. Надо отправлять. Раненько тронешься, как раз к вечеру назад поспеешь.

– А если оползень…

– А если бы у тебя вырос хвост, то был бы ты не шофер, а бобер. Понятно? Всё, иди, ложись. На сквозняке можно и радикулит получить. Врачи не рекомендуют. Тем более в нашем возрасте.

– Докурю уж.

Бугор пошел досыпать. Скоро из его кубрика снова послышался равномерный храп. А Заводной так и простоял до рассвета в проеме двери, глядя на постепенно вырисовывающийся из темноты ломанный рельеф и светлеющее грязное небо.

Дождь закончился, но Семену все равно, смерть как не хотелось трогаться в путь по такой дороге. Посуху – да пожалуйста, с превеликим удовольствием, – а по такой грязюке пока до трассы доберешься, все нервы себе вымотаешь. И ладно бы в одном подъеме загвоздка, с ним еще полбеды. Таких подъемов он за свою водительскую жизнь не мало победил на всяких машинах – и на БелАЗе, когда на руднике работал, и на шестьдесят шестом ГАЗе, когда подвязался в геофизическую партию, и даже на «козле», когда его в «ментуру» занесло. Беда будет, если дорогу завалит где‑нибудь на полпути. Дождь, вон, какой прошел. Я буду когтями карабкаться по этому подъему, доеду почти до трассы, а где‑нибудь у самого выхода из ущелья окажется, что ходу дальше нет, и придется возвращаться за бульдозерами. Такое уже бывало…

Первой в бригаде вставала Ирина‑повариха. Она, широко зевая, вышла в предбанник в расстегнутой на груди ночной рубахе, но, увидев в дверях Заводного, стоявшего в одних трусах, стала поспешно запахиваться.

– Итит твою, черт пузатый, – проворчала она, – заикой с утра сделать решил. Чего колобродишь ни свет, ни заря?

– В город мне ехать, – пожаловался Заводной.

– Ну, так езжай, чего стоять тут голышом, честных женщин смущать.

– Сейчас борщеца твоего похаваю и поеду.

– Тебе волю дай, одним борщом и питался бы всю жизнь. Кто ж его на завтрак ест? Кашки‑парашки слопаешь и езжай подальше. Хоть бы вы все куда‑нибудь посъезжали, надоели уже хуже редьки.

Ирина схватила два пустых ведра и босыми ногами пошлепала по грязи к реке, виляя огромными бедрами под ночной рубахой…

 

Заводной позавтракал быстрее всех, оттолкнул от себя тарелку с недоеденной перловкой и лениво наблюдал за перебранкой Ирины с Авоськой. Мужики шумно хохотали, подзуживали их, Бугор басил громче остальных, а Семен только криво ухмылялся.

– Поел? – спросил Бугор с другого края стола. Он расположился в торце, как король. – А чего тогда седалище мнешь? Давай заводи мотор и дуй. Времени у тебя не так много.

Заводной вздохнул, взял заранее приготовленный поварихой узелок с вареной картошкой и луком и пошел к самосвалу, который чисто блестел после ночного дождя за бараком.

– И вы пошевеливайте ложками, – грозно пробасил Бугор на остальных буровиков. – Вторая смена уже заждалась.

– Хлеба привези! – крикнула вдогонку Заводному Ирина.

Подъем, о котором он ночью тревожился, начинался сразу же возле лагеря. Дорога круто уходила вверх над рекой, а потом вдоль скал медленно шла на спуск. Если быть не в ладу с машиной, то такой крутой подъем на размытой дороге не каждому по силам одолеть, только глину до пены взобьешь. Заводной был с машинами в ладу с самого рождения. Можно сказать, под колесом родился. Дед его, если не врал, еще первые ЗИСовские грузовики вместе с самим Лихачевым по пескам обкатывал. Поэтому сноровка взбираться на такие подъемы у него была в генах.

– Гля‑ка, гля‑ка, прет Семен, как на танке, упирается, – кивали в сторону дороги доедающие кашу буровики.

– Я не понял, что за шум?! Когда я ем, я глух и нем, – прорычал Бугор и поднял ложку, выбирая жертвенный лоб.

– Едят тебя мухи, – облегченно выдохнул Заводной, забравшись наверх, и переключил скорость. – Теперь бы только оползней не было. Давай, Анюта.

Он чуть убавил газ и начал спускаться. Ездить медленно он не любил, особенно если под гору. Машина в его руках вела себя смирно, не юлила задом, не вырывалась из узды. Она чувствовала на себе хозяина и не брыкалась. И Заводной чувствовал ее, как самого себя. Будучи неуклюжим и толстым в миру, он становился грациозным и ловким за рулем, забывал про живот и одышку, которая одолевала его, как только он спускался на землю.

До трассы оставалось километров двадцать.

 

– Ну и что мы будем с этим делать? – спросил Командир.

Рыжий равнодушно пожал плечами. Ему уже ни до чего не было дела. Он устал, голову клонило к низу от выпитого вчера и от бессонной ночи. Даже эта куча грязи и камней, выскочившая неожиданно из‑за поворота, не надолго взбудоражила его.

Было уже совсем светло. Тяжелое серое небо опустилось до самой реки и плыло вместе с ней вниз по течению, оставляя на прибрежных кустах пушистые клочки. Сыро, серо и зябко – вот такое было утро.

Командир вышагивал с хмурым видом вдоль земляной кучи, возвышавшейся над дорогой в два его роста. Куча была перемешана с камнями и вырванными стволами деревьев.

Рыжий зевал, прислонившись плечом к дверце кабины. Шурик и Практикант тоже вылезли из будки. Они проснулись, когда машина начала резко тормозить. Вахтовку протащило по скользкой грязи, занесло к самому краю дороги и тряхнуло будкой о скалу. Стекла выдержали, не вылетели, но на корпусе образовалась небольшая вмятина.

– Застряли так застряли, – тихо негодовал Командир.

Ситуация была почти безвыходная. Запертые в ущелье без рации, они могли рассчитывать разве что на свои мускульные силы. Две лопаты и лом были в их распоряжении. Чтобы пробить нужную по ширине дыру, понадобится весь день. Потерянный день – это еще десяток вычеркнутых профилей, еще тридцать процентов утраченной информации. И самое главное, что даже обвинить в этом некого…