Дайка Бедоносова. Или приключения геофизиков

Рыжий то ли не слышал, то ли выжидал чего‑то.

Солнце уже поднялось высоко. Сиплый заголился по пояс, его волнистый хребет на загорелой спине влажно отблескивал. Шурик тоже снял панаму, засунул ее за ремень и накручивал гайки на новые колеса, блестя шоколадной лысиной. Виталик в это время сидел на валуне у обочины и разомленным взглядом смотрел на пустынную дорогу. Ему тоже хотелось скинуть брезентуху, чтобы свежая струя воздуха пощекотала подмышками, но он постеснялся своей белой городской кожи.

– Практикант, задание есть, – позвал его Ткач.

Виталик встал и нерешительным шагом приблизился к Командиру. Ничего хорошего он не ждал.

– Поднимись наверх и разыщи Рыжего, – сказал Командир. – Пусть не дурит и выходит. Ничего ему не будет, я обещаю. Только давай быстрее.

Виталик ушел. Тем временем Сиплый разжег костер, быстренько сварил картошку, вывалил в кипящую воду тушенку, приправил сушеным укропом и лавровым листом – получилась в меру наваристая похлебка. Молча пообедали.

– Надо бы ребятам оставить, – сказал Митяня, когда ложки нащупали дно котелка.

– Практиканту еще можно, а Рыжему за какие заслуги? – ответил Сиплый и выловил еще один волокнистый клок тушенки.

– Дед прав, – Ткач накрыл котелок крышкой, – остальное детям.

Сиплый с сожалением облизал ложку и улегся в тени машины на песчаную насыпь. Шурик сел рядом и принялся точить перочинный нож камнем. Митяня снова вышел на дорогу и стал прощупывать взглядом горизонт. Самосвалов до сих пор не было. Практикант тоже не возвращался.

– Скака‑а‑ал казак через доли‑и‑ину, – затянул себе под нос Сиплый.

– Морда нерусская, – проворчал старик. – Твоя песня про саксаул да верблюжий помёт, а не про казака…

– Что хочу, то и пою. А ты, дед, чем исходить на плесень на почве шовинизма, лучше за дорогой следи. Вон что‑то дымит с той стороны.

 

Ткач был внешне спокоен. Он молча вымерял шаги между машиной и склоном, изредка поглядывал вверх. Проклинать туристов с их автобусом, дорожных рабочих с их ямой и Рыжего с его ротозейством было бессмысленно. Нужно было предпринимать какие‑то решительные действия. Минуты текли. Солнце почти взошло к зениту. Уже потеряно почти три часа. Командир, конечно, сделал некоторый резервный запас времени, но тратить его на смену продырявленных шин – слишком большое расточительство. За это же время можно было сделать целый профиль на Карадоне.

Митяня наконец остановил следовавший мимо самосвал.

– Выпили? – с понимающей ухмылкой спросил шофер, взглянув на торчащий из ямы задок вахтовки.

– Если бы, – вздохнул Сиплый.

– По трезвости? – удивился самосвальщик.

– По глупости.

– И кто же у вас такой глупый? – он обвел всех оценивающим взглядом.

– Ты вытаскивать нас будешь, или вопросами сначала заморишь?! – не выдержал старик. – Кто да что, что да как. Твое какое дело?

Шофер обиделся.

– Рододендрон надо пить, папаша. Его тут много растет, – сказал он и стал прилаживать трос к машине нервными рывками.

Сиплый, заглаживая вину старика, хотел помочь самосвальщику, но тот отогнал его:

– Не лезь под руку! Делаешь им доброе дело, они же еще…

Больше он не сказал ни слова, только уже когда выдернул из ямы вахтовку и садился в кабину своего самосвала, вместо «прощайте», крикнул Митяне:

– Ро‑до‑ден‑дрон! – и постучал себя по лбу кулаком четыре раза.

Сиплый довольно хихикнул.

– Такой же, видать, балбес, как и ты, – проворчал старик вслед уехавшей машине.

Виталика с Рыжим все не было. Ждать надоело всем, даже Шурику. Солнце пекло все сильнее.

– Ну и мальца нам подсунули, – не находил себе места старик.

Ткач молчал, но по его пасмурному лицу было видно, что думает он примерно о том же.

 

Рыжий вернулся незадолго после того, как уехал самосвал. Вид у него был сильно виноватый. Командир, надул желваки, нарисовал морщину на лбу, но не стал пенять ему на потерянные шины и время.

– Где Практикант? – сразу спросил он.

Рыжий поклялся, что не видел его. Выходило так, что парень заблудился. Начали кричать. Результата от этого крика не было.

Виталик тем временем забрался по склону так высоко, что уже и не слышал их. Тогда решили послать Рыжего на поиски Практиканта, но предварительно снабдили его переносной рацией «Кактус». Этими рациями геофизики обычно пользовались для связи с базовым лагерем, когда выходили на профиля. Рыжий рад был хоть как‑то выслужиться. Он как заправский пехотинец повесил рацию на бедро, и помчался вверх по склону.

Прошло минут пятнадцать. Командир вышел на связь:

– Рыжий, ты где? Прием.

Приема не было.

– Рыжий, прием.

Рация молчала.

Сиплый набрался мочи и что есть сил заорал, сложив ладони рупором.

– Рыжий, прием!!!

Стая каких‑то перепуганных птиц сорвалась с веток. Рация тут же отозвалась. Оказалось «Кактус» Рыжего был поставлен на передачу, а не на прием, поэтому позывных Командира он слышал.

– Дал господь ребенка матери, а ума ребенку дать забыл, – проворчал Митяня.

Наконец Рыжий бодро сообщил:

– Я нашел его, Командир. Через пять минут будем на месте.

Ткач посмотрел на часы. О том чтобы растянуть перед отбоем питающую линию, речь уже не шла. Успеть бы до темноты добраться до серпантина.

– Причальные сегодня отменяются, – сказал он хмуро.

Это известие прозвучало, как гром с ясного неба. Только Шурику было наплевать на традиционную пьянку. Он был человек почти святой, и спиртного почти не употреблял. Но Сиплый с Митяней святыми не были. Они конечно мирились с сухим законом во время полевого сезона, но на отведенные традицией часы рассчитывали. Еще не было в их геофизической практике таких случаев, чтобы когда‑либо Командир отменял причальные или отходные.