Дамнар. Неведение III

– Так, не я его резать собрался, – ухмыльнулся Князь. – Не испугается, сдюжит – поживёт ещё ваш священник. Будете потом приходу рассказывать, как его ведьма спасла, если смириться с этим сможете.

– Всё‑таки ведьма? – опасливо спросил старец.

– Не я её так величаю, – улыбнулся Сет уголком губ и коротко посмотрел Всемиру в глаза, затем вновь отвёл взгляд, давая понять, что разговор окончен.

В комнату зашла взъерошенная, пунцовая от раздражения и решительности девка с тазом в руках. Следом зашёл её сконфуженный братец с вёдрами. Замялся, встретившись взглядом с поднявшим бровь Князем.

– Я помочь хочу! Сестрице. Если позволите… – пробубнил Ярек, неловко поклонившись. Всё ещё пунцовая Есения, не обращая на него внимание, уже раскладывала принесённые с собой инструменты рядом с кроватью Эйлерта.

– Под ногами не путайся, делай только то, что велеть будут, – пожал плечами Сет. Лишние руки девке точно не помешают, а самому прикасаться к старику ему не хотелось.

Когда Есения закончила приготовления, уставилась на Князя широко распахнутыми глазами, глубоко дыша, стараясь побороть волнение.

– Ну? Раздевать его я что ли буду? – с нажимом сказал Князь, разведя руки под нервное постукивание палкой об пол от Всемира.

 

⋆☽ ◉ ☾⋆

Стояла глубокая ночь, когда операция была проведена, и все разошлись по местам, оставив Ярека приглядывать за Эйлертом. Обессиленная Есения крепко спала в своей комнатушке, а Сет в душевном смятении продолжил вести записи.

«Чувствую, сожгу я этот дневник, как только страницы закончатся, к чёртовой бабушке… Но обо всём по порядку.

Операция прошла успешно. Не без оказий – всё‑таки первый опыт у девки. Тем не менее что она, что братец её меня приятно удивили. Ранее мне всё чудилось, что у парня кочан капусты вместо головы – но таки нет. Уж не знаю всю подноготную, но, похоже, за время врачевания священника они примирились. Во всяком случае, очень на это надеюсь – авось слёз теперь всё же меньше будет. Устал я от них. Ну куда это годится? Испуг – плачет. Обида – плачет. Радость – опять ведь плачет! 

Надо признать, во время дела девка держалась молодцом. И наготы старика не смутилась – не до того ей было. А вот как надрез сделала, как я велел – тут её и повело. Думал, в обморок таки упадёт, но братец сообразил водой руки намочить и в лицо ей брызнуть. Она оклемалась, губу закусила, хорошо хоть не до крови – и делом занялась. Руки иногда дрожать начинали. Вся потеет, иногда начинает дышать часто, будто мутит её, но справилась. Справилась! Я еле удержался, чтобы нерукоплескать. Даже не ожидал от себя, что так доволен буду. Не могу понять, чем это вызвано. Может мне её ученицей взять? Интересуется целительством ведь – книжек сколько перетаскала уже… Ну ведь есть в ней сила. Есть! Ох, как же она её прятала! Как старалась, чтобы никто не заметил, не вытравил… 

Вообще, очень трогательный был момент, когда проснулся Эйлерт, назвал девку внучкой, и она его осторожно так обнимать стала… Всемир разулыбался, опираясь губами о кисти рук на палке. За усами и бородой губ вовсе не видать, но по глазам видно было. Ярек залыбился, на лавку рядом с Всемиром сел. Старик его по колену потрепал, а тот старосту – по плечу. Потом к девке подошёл, на колени рядом с кроватью встал, и её жалеть стал, тихо рыдающую, по спине гладить. Я даже смутился. Такие все светлые, тёплые… Почти родные, хоть все четверо разной крови. Никогда настолько сильно не чувствовал себя лишним. Решил не мешать – вышел в общую залу. Тем более что от священника жнец почти сразу далеко отлетел, как только воспалённый участок девка вытащила. Крепкий мужик. Вовремя успели. Мне даже поддерживать не пришлось – только подсказывал, что и как делать надо.

Оказалось, что жнец в церквушке вьётся не один. Я на второго поначалу внимания не обращал. Но любопытно стало. Да и отвлечься хотелось. Пошёл в сторону его мельтешения. Он уже был в предвкушении. Душа вот‑вот должна была вылететь – счёт на минуты. Мне всегда завораживал этот момент. Яркая искра, нежно обволакиваемая мягкой темнотой, испаряющаяся в небытие за считаные мгновения… Но в этот раз лучше б я остался дальше телячьими нежностями любоваться…

В соседней келье умирала старуха. Сморщенная вся, засушенная, тощая карга. Ещё до входа в комнату послышался едкий кислый запах. Благо, вдыхать мне не обязательно – я ж только посмотреть зашёл. А она дышит тяжело. На табурете рядом с ней стоит тарелка с протёртым супом. Уже сто раз остывшим, наверняка прокисшим при такой духоте, и кружка. Она рот свой, почти беззубый, открыла и тихо так пить стала просить. Ну, рядом‑то нет никого… Насамом деле, удивительно, что она жива ещё. От немощных стариков люди часто избавляются. Зачем им лишний рот кормить? Хорошо, если по‑тихому травят, или со скалы бросают. Но знаю случаи, когда в доме без еды запирали, или в лес по морозу увозили на съедениезверям… А тут явно ухаживали, но, понятное дело, священник на себя одеяло перетянул. Неважно. В общем, чёрт меня дёрнул взять её кружку, набрать воды и дать ей попить напоследок. Последнее желание всё‑таки. Вот перед кем я сейчас оправдываюсь? Неважно…

Она как только напилась, клещом в мою руку вцепилась, даже приподнялась немного, глаза выпучила. Слепая… У меня нет моральных сил весь разговор записывать. Моя память отказывается его полностью воспроизводить… В общем, она меня приняла за своего сына. Лепетала что‑то про голодный год… ну да, я‑то тощий по любым меркам, что скрывать. Про жизнь она, в общем, говорила. Ладно бы, если просто уму‑разуму отпрыска учила. 

Ох, и злился я тогда на её сынка! Наверняка ведь знал, щенок, что его родная мать при смерти. Раз до сих пор жива, значит, где‑то загулял? Почему мне отдуваться? Если бы она просто что‑то бубнила. А она ведь спрашивать начала. Ничего особенного вроде. Даи с первых слов было понятно, что память у старухи явно отказывала. Всё в кучу. То про невесток, то про урожай, то про корову… И ведь ответа ждёт, повторяет, за руку потряхивает. Я, вероятно, был в каких‑то высоких чувствах после пробуждения Эйлерта.