Дебютная постановка. Том 1

Сестра вскинула на него возмущенный взгляд:

– Обалдел? Во‑первых, у нас служба, а у Ларки – работа из серии «не бей лежачего», нам и приходить нужно пораньше, и возвращаемся мы черт знает когда, рабочий день ненормированный. А у нее что? Моет свои колбочки‑пробирочки и глазки строит молодым ученым, вот и вся ее работа, ровно с девяти до шести. Не надорвется.

– Ладно, а во‑вторых что?

– У нас квартира меньше. И кухня меньше на целый квадратный метр.

Это правда, кухня в той квартире, где проживали Михаил, Нина и их мать, действительно меньше, как и в целом общий метраж жилых комнат. Но по сравнению с бараком, в котором все они жили до 1962 года, квартира‑хрущевка казалась раем. В бараке у семьи Губановых была всего одна комната, в которой они обитали впятером: отец с матерью и трое детей. Потом отец умер, брат Николай ушел в армию, вернулся, почти сразу женился на Ларисе, родился Юрка. Причем родился так скоро после свадьбы, что даже десятиклассник Миша не сомневался: старший брат женился, что называется, «по залету». Став старше, Миша кое‑что узнал и в глубине души начал посмеиваться над Николаем: надо же, чтобы так не повезло! До ноября 1955 года аборты в СССР были запрещены, а Ларка, судя по дате рождения ребенка, забеременела в начале лета, доверенного врача, который сделал бы подпольный аборт, вовремя найти не сумели, вот и пришлось в срочном порядке регистрировать брак. Когда в ноябре запрет на аборты упразднили, метаться было уже поздно, срок большой.

Так и жили, ютясь в барачной комнате: мать, Миша с Ниной да Николай с молодой женой и малышом. Печку топили дровами, отхожее место – на улице, соседи – самые разные, в том числе и пьющие были, и скандальные, и вороватые. Через два года восемнадцатилетний Михаил Губанов ушел в армию, где жизнь по бытовому комфорту мало чем отличалась от жизни в бараке, кроме одного существенного обстоятельства: по ночам было тихо. Не плакал и не кряхтел маленький ребенок, не визжала от ужаса несчастная соседка тетя Клава, за которой по длинному коридору мимо всех дверей регулярно гонялся пропивший остатки мозгов ее муж Федор, размахивая ножом и угрожая зарезать… Ночную тишину в казарме нарушал только мерный негромкий храп, но крепкому юношескому сну он ничуть не мешал. А после армии – все тот же барак, только на смену тяжелому алкоголику Федору, которого все‑таки посадили за убийство жены, пришла семья тихого школьного учителя, и по ночам уже никто не визжал от страха и не раздавались громогласные пьяные угрозы вперемешку с матом, которые обильно изрыгал муж покойной тети Клавы. И уже одно это казалось Мише Губанову счастьем.

А уж когда стало известно, что барак будут сносить, а всем жильцам дадут квартиры в новеньких пятиэтажках, радости не было предела! Горячая вода, центральное отопление, газовая плита, свой туалет! Заранее прикидывали, как будут размещаться, советовались со знакомыми, считали метры. На одного человека полагалось не меньше 9 квадратных метров, их шестеро, значит, квартира должна быть никак не меньше 54 метров, а в новых домах таких квартир не бывает. Самые большие, трехкомнатные, имеют метраж в 45 квадратов. Мать тогда пошла в профком у себя на фабрике выяснять, что да как, и с изумлением узнала, что ей, передовику производства и вдове участника войны, выделят на семью аж две квартиры в одном доме: семья‑то большая, дети разнополые, так что все по закону.

– Тебе, Степановна, через полгода на пенсию выходить, так что будет тебе подарок от государства за столько лет самоотверженного труда, – сказал председатель профкома. – И не смущайся. Заслужила.

Вот и вышло, что теперь в одной двухкомнатной квартире жили Николай с женой и сыном, в другой – мать с Ниной и Михаилом. Но все равно Губановы продолжали привычно существовать одной семьей, благо жилплощадь им выделили в одном доме, только в разных подъездах, и каждое утро мама, Татьяна Степановна, поднималась спозаранку, открывала своим ключом квартиру старшего сына и принималась готовить завтрак для всех. Чуть позже к Николаю домой подтягивались брат и сестра, все завтракали и разбегались на работу: Коля – в управление кадров ГУВД, Миша – в районное управление, где с прошлого года работал следователем, Нина – в детскую комнату милиции, Лариса – в свой научный институт, она там лаборанткой трудилась. Ну а Юрка, само собой, отправлялся в школу. После школы мальчик был присмотрен и накормлен, к вечеру всех ждал горячий ужин.

Однако с наступлением июня все менялось. Татьяну Степановну с Юркой отправляли на дачу на все лето, но Миша и Нина по заведенному порядку приходили завтракать и ужинать к Николаю. Обычно Лариса принимала это как должное, не ворчала и ничего такого не высказывала, но иногда вдруг срывалась, вот как сегодня.

Михаил и его сестра торопливо жевали бутерброды и прихлебывали чай: им через десять минут уже выходить, до места работы обоим далеко, добираться больше часа. Лариса, умытая, причесанная и заметно подобревшая, лениво откусывала маленькие кусочки хлеба с колбасой и никуда не торопилась, ей до института пятнадцать минут пешочком. Недавнее раздражение куда‑то исчезло, теперь она стала благодушной и даже, кажется, испытывала некоторую неловкость за собственную резкость и за то, что оставила родственников без полноценного завтрака.

– Ребята, что хотите на ужин? – спросила она. – Принимаю заказы.

– Мне мясо, – тут же отозвался Михаил. – Маленькими кусочками, тушенное в сметане.

– Заметано, – кивнула Лариса. – А тебе, Нинулька?

– Я на диете, – буркнула Нина. – Ужинать не буду. Кефирчику выпью.

– Ладно, куплю тебе кефир.

– Сама куплю, – огрызнулась девушка. – Лучше о своем муже позаботься, пока он не выгнал тебя к чертовой матери за твои загулы.

Лариса фыркнула и отвернулась к окну, ничего не ответив.

 

* * *

 

Нина Губанова

 

По пути к остановке автобуса, на котором предстояло минут 40 ехать до ближайшей станции метро, Нина Губанова не упускала ни единой возможности бросить искоса взгляд на свое отражение в стеклах витрин. Форма на ее аппетитной фигурке сидит ладно, любо‑дорого смотреть! Брат Миша тоже выглядит неплохо, китель с погонами делает его узкие плечи шире и прямее. Надо же, как природа смешно распорядилась: старший братишка, Николай, статный красавец, взял от родителей все лучшее; сама Нина, младшая из троих, сумела урвать у строптивой генетики только отцовский рост и мамино телосложение с пышной грудью и округлыми бедрами, а личико – так, ничего особо выдающегося, но если на ночь накрутить волосы на бигуди и утром правильно накрасить глаза, навести жирные черные «стрелки», то все в целом выглядит очень даже привлекательно; средний же брат, Мишка, вообще неизвестно чем занимался, пока гены распределялись. Или что там распределяется? Хромосомы? Нина в школьные годы не больно‑то напрягалась за партой, в институт поступать не собиралась. Так вот, Миша ухитрился не быть похожим ни на маму, ни на отца, а вышел точной копией бабушки, маминой мамы. Хлипкий, весь какой‑то узенький, невысокий, блеклый, с реденькими волосиками. Про таких говорят: без слез не взглянешь. Поставить его рядом с Николаем и Ниной – никто не поверит, что одна кровь.

– Чего ты на Ларку вызверилась? – вполне миролюбиво спросил Миша. – Плохо спала, что ли, на своих дырявых железках?