Девилз-Крик
За спиной у него раздалось хлюпанье. Чавканье, треск и хруст. Шип страха впился ему в живот, наполняя парализующим холодом, высасывая последнюю каплю решимости. Зик медленно повернул голову на звуки, сердце у него снова бешено забилось, когда он увидел огромную тень, склонившуюся над мертвым стволом.
Тень сдвинулась с места, позволив лунному свету упасть на бревно, и Зик замер от ужаса.
На траве, распластавшись, лежал Вэйлон. Одна нога вывернута под неестественным углом назад, остекленевшие глаза устремлены в безразличное небо, а на лице застыла причудливая гримаса агонии. Рубашка у него была разорвана, а в груди зияла кровавая дыра. От теплых внутренностей поднималась тонкая струйка пара.
Тень сунула руку в зияющую полость, отломила одно из ребер и принялась высасывать костный мозг.
– О боже, – пробормотал Зик. Его слова скорее походили на хрип, и тень услышала его. Она подняла голову и повернулась к нему, явив лицо, заляпанное грязью и кровью. В сальных волосах твари копошились черви, ползали по лбу вокруг старой огнестрельной раны. Хрустя ребром Вэйлона, тень посмотрела на Зика. Глаза у нее светились – две сапфирных сферы, парящих в темноте.
Зик Биллингс воочию встретился с лицом из своих кошмаров и пронзительно закричал.
Джейкоб Мастерс сверкнул мрачной улыбкой и прохрипел:
– Мой маленький агнец.
Глава восьмая
1
Лунный свет сочился тонкой пеленой в открытое окно спальни, и Сьюзан Прюитт стояла в его сиянии, отчего ее обнаженное тело покрылось бледным блеском. Оззи застонал во сне и попытался перевернуться, но его рука все еще была прикована к стойке кровати, и он замер под неестественным углом, с опущенной к груди головой. Из носа у него вырвался раскатистый храп.
Она посмотрела на него, нахмурившись. Сколько времени, – задалась она вопросом, – потребуется, чтобы он так задохнулся? Или просто задушить его подушкой? Она проиграла в уме последующий разговор: Да, офицер, он был в порядке, когда мы легли спать, хотя и немножко храпел. Нет, он никогда не ходил на исследование сна, хотя я постоянно говорила ему сделать это. Говорят, сонное апноэ – это тихий убийца, но…
От очередной трели храпа, заполнившей комнату, пол завибрировал у нее под ногами.
«Возможно, и не такой тихий», – сказала себе Сьюзан, чувствуя внезапное тепло между ног. Она подумала о том, чтобы разбудить его и устроить новую «скачку», но выпитые им в баре шоты уже сотворили чудеса. Он полчаса пытался добиться эрекции, но к тому времени она уже спала – жар ее желания угас, сменившись холодной влажной скукой. Такое воздействие на нее оказывал Оззи Белл. И она праздно задалась вопросом, как такой здоровяк, столь высоко отзывавшийся о своих способностях, может быть таким скучным.
«И иметь такой маленький член, – подумала она, ухмыльнувшись. – Хотя даже маленькие вещи имеют свое предназначение».
Жители Стауфорда любили почесать языком. И в последнее время предметом этой болтовни становились многочисленные вечера, которые она проводила в городе вместе с Оззи.
Шеф нашел себе милую девушку для серьезных отношений…
О, но разве она не из бедных детей из той церкви…
Она из «Стауфордской шестерки», верно…
Может, шеф Белл найдет себе кого‑нибудь получше, кого‑нибудь с прошлым почище…
Работая в бургерной, Сьюзан была знакома с самыми разными сплетнями, что было одной из причин, по которой она занимала эту должность последние шесть лет. Ее поражало то, сколько всего можно узнать, просто притворившись, что не слушаешь. Праведные стауфордские баптисты любили почесать языком. Она не думала, что их пустые сердца могут вмещать столько секретов.
– Пусть болтают, – прошептала она в пустоту, снова переводя взгляд на луну. Ее наперсница, сияющий портал и проводник. Сколько разговоров она провела с луной? Бесчисленное множество, конечно же. Но о своих сердечных желаниях не осмеливалась говорить с кем‑либо еще, даже с Оззи. Стауфорд не умел держать язык за зубами. И ей меньше всего нужно было, чтобы ее заклеймили ведьмой, как Имоджин Тремли. Но луна будет ее слушать и не будет осуждать. Луна присматривала за ней, направляя в делах, которые можно творить лишь в сумеречные часы. Сквозь ее немигающее око с ней говорил отец. Рассказывал свои секреты. Посвящал в свои планы. И она ждала.
Через луну отец повелел ей возлечь с начальником городской полиции. Он станет твоими глазами и ушами. Будет твоим щитом. И, как послушная дочь, она делала это уже несколько месяцев, глотала семя Оззи. Чтобы угодить своему ухажеру, открывалась ему в тех местах, куда он не должен был проникать.
Через луну отец повелел ей осквернить дом той еретической ведьмы. Надругаться над местом, где она родилась. И над местом, где она гниет в земле. И как послушная дочь, она поехала в хозяйственный магазин и купила баллончики с краской. Пометила старый викторианский дом на окраине города, а затем надгробие Имоджин. Вот только она слышала, что кладбищенский смотритель обнаружил ее граффити и смыл краску с отделанного гранита. Через несколько дней Сьюзан поехала на кладбище, чтобы закончить свою работу, но увидела там Джека Тремли. И эта встреча ошеломила ее. Она вовсе не ожидала, что он вернется. Хотя не важно. Она продолжит делать то, что велит отец.
Через луну он повелел ей ждать. Когда все еретики сгниют и луна снова станет полной, я вернусь к тебе, дочь моя. Мы построим рай на пепелище этого мира.
И, как послушная дочь, она ждала, отмечая в своем календаре дни до первого полнолуния после того, как Имоджин Тремли была предана земле.
Ждала, глядя на белое око, серебрящее ее тело, разум и душу. Мягкий ветерок шелестел листьями деревьев за окном и наполнял комнату прохладным воздухом. Ее тело покрылось гусиной кожей, а соски затвердели. Она обвела луну пальцем, мысленно формируя священный полукруг.
Капля крови упала на ноготь большого пальца ноги. Сьюзан опустила глаза, гадая, не снится ли ей все это, но тут пролилась еще одна кровавая слеза.
Она посмотрела на луну, на свою протянутую руку, на палец и заметила на запястье кровавый полукруг. Из‑под кожи сочились кровавые слезы, следуя чернильным штрихам татуировки, которую она сделала несколько лет назад. Символ, который ее отец выжег у себя на лице, прежде чем та ведьма отняла у него жизнь. Сьюзан в благоговении уставилась на кровоточащую рану на запястье. Глаза наполнились слезами.
Я приду снова, мой маленький агнец. Я был и я есть.
– Ты будешь всегда, – всхлипнула она, давая волю слезам и опускаясь на колени. Кровь текла из раны, забрызгивая ее бедра и пол вокруг, образуя поллоковскую картину, изображающую жертвоприношение и преданность.
Сьюзан с мольбой подняла к окну окровавленную руку. Улыбнулась и сказала:
– Твоя воля и Старые Обычаи неразделимы.
