Духовка Сильвии Плат. Культ

– Ты дорога ей.

– Знаю.

– Она думает, что, если будет хорошо себя вести, ты останешься…

– Папа! – вырывается у меня в попытке остановить его.

– Столько лет прошло, а мне до сих пор приятно это слышать, – признается он после долгой тишины. – Я знал… знал, что ты не моя. Луиза все рассказала, когда была беременна.

– Пожалуйста, – молю я. Его слова режут меня изнутри. Он не был нежен со мной, однако воспитывал и растил меня почти девятнадцать лет, дал мне свою фамилию, зная, что я рождена от другого. Именно он видел мои первые шаги и слезы, работал, чтобы я получила образование. Это был не Патрик, а он – он мой отец.

– Но это было не важно, потому что я любил ее. И тебя люблю, хотя не умею это показывать.

– Ты делал все, что мог, чтобы это показать.

– Я знаю, что это Патрик. – Он переводит на меня мутно‑голубые глаза – помню, когда‑то они сияли. – И ты, очевидно, тоже, раз приехала.

– Да, уже давно.

– Насколько давно?

– Узнала в тот год, когда жила в Корке.

Он почему‑то кивает, закусывая губу.

– Думал, пойду на его похороны, увижу гроб, осозна́ю, что он мертв, и мне полегчает, но легче не стало.

Прежде чем уйти, он неловко треплет меня по плечу – самая большая нежность с его стороны.

– Флоренс, я искренне соболезную твоей утрате.

Переодевшись в платье Джейн – посеревшее, но удобное, – залезаю под одеяло, не причесавшись и не почистив зубы. Ночь опускается на город, тянет ко мне лунные когти, бурей поднимая прошлое, что при свете дня я способна удерживать внутри, но не с приходом темноты – ночью силы покидают, и все, что я подавляю, вылезает наружу. Я лежу, как рыба, выброшенная на берег, не способна ни вздохнуть, ни прыгнуть в воду.

Натягиваю одеяло до самого подбородка. Лежу, уставившись в потолок, испещренный мелкими трещинками. Я часто рассматривала их, когда не могла уснуть, и представляла их картой, которая приведет меня в жизнь, где я и все те, кого я люблю, будут счастливы. Зажмуриваюсь и, притаившись в страхе спугнуть желаемое, жду, что в окно прилетит камешек и внизу будет ждать радостный и раскрасневшийся Сид Арго. Он залезет через окно, ляжет рядом, а утром оставит записку, которая заставит улыбаться весь день. Сжимаю руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Как бы я хотела просто… не думать. Сдаться.

Вдруг дверь со скрипом приоткрывается. Я приподнимаюсь на локтях и всматриваюсь в темноту: сначала в комнату пробирается Август, а после – Молли.

– Можно лечь с тобой?

Я подвигаюсь и похлопываю по нагретому месту рядом с собой. Мы ложимся лицом к лицу, заглядывая друг другу в глаза – от нее пахнет детской пастой с клубникой. Это все еще моя Молли. Пусть и другая, но моя. Она всегда будет моей.

– Ты грустишь, – шепчет она непривычно взросло.

– Грущу.

– Из‑за меня?

– Нет, Пупс, – я улыбаюсь, заправляя прядь ей за ухо, – благодаря тебе я радуюсь.

– Из‑за Сида?

Я сглатываю слезы, подступающие к горлу.

– Да, наверное.

– Пит по нему скучает.

– Он говорил тебе?

– Он… носит его одежду. Даже те ужасные колючие варежки.

– Я говорила с ним в церкви. Да, он скучает.

– А я скучаю по тебе.

– И я по тебе, Молли. Ты первая, о ком я думаю каждое утро, когда просыпаюсь, и каждую ночь, когда засыпаю. Ты – все, что у меня есть.

– Но ты не можешь остаться.

– Да, Пупс. Не могу.

– Фло… пообещай, что не забудешь меня.

Внутри все холодеет.

– Я никогда не забывала тебя.

– Раньше ты звонила чаще.

– Прости, у меня много заданий. Я стараюсь хорошо учиться.

– Ты всегда хорошо училась.

– Это ради нас. Ради тебя.

– Мама тоже так говорит. Но я хочу, чтобы ты пообещала… – она ненадолго затихает, – … всегда любить меня.

Я притягиваю ее к груди, с силой прижимаю к себе – она маленькая и теплая. Я хочу обнимать ее вечно и хочу кричать, потому что это невозможно.

– Даже если я буду очень далеко, – шепчу я ей на ухо, – даже если не буду звонить и приезжать, ты должна помнить, что я всегда – слышишь? – всегда буду любить тебя больше всех на свете.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Навсегда?

– Навсегда, Молли. Навсегда‑навсегда.

Часть 1. Отрицание

Бог есть любовь. Любить – значит видеть в человеке частицу Бога.

Из сочинения Леонарда Брэдсона «О любви»