Душа моя – Эвридика. Почти подлинная история

– У тебя есть право на него. Как и у всех.

– Ты говоришь – нужно принять жребий, но при этом утверждаешь, что у меня есть право выбора. Ты открываешь мне больше, чем отец, но твои речи столь же темны для меня.

– Эту загадку тебе придется разгадать самой.

Это было уже слишком. Принцесса в ярости топнула ногой, открыла рот – и оказалась по другую сторону горной гряды.

– Как вы похожи – пробормотала она себе под нос, едва только поняла, что произошло. – как же вы похожи, дорогие мои родители – как горошины из одного стручка…

 

– Что ты сказала?

Воздух сгустился, стало трудно дышать. Она боялась не то что обернуться, даже просто пошевелиться.

– Дитя мое, повтори, что ты сейчас сказала.

Она обернулась наконец. Их взгляды встретились. Острые ногти принцессы Смерть вонзились в ладони, она глубоко вдохнула, пытаясь справиться с приступом страха.

Отец молча ждал её ответа.

– Я сказала: как вы похожи, дорогие мои родители. Вот и всё.

– У тебя есть только я.

– Нет!

Это сорвалось с губ раньше, чем она успела подумать.

– Нет? – брови Главного Судии сошлись в одну грозную линию, в глазах вспыхнул яростный огонь. Он словно выплевывал слова. – Нет?! Ты сказала «нет»?

– У любого человека есть еще мать.

– Ты не человек!

– Наполовину.

– Что?! – сильные руки вцепились в ее плечи, теперь он тряс её, принцесса слабо вскинула руки, пытаясь защитить себя от его гнева. Бесполезно. Вырваться она даже не пыталась, был только один способ прекратить это – сказать правду.

– Я видела её!! Я видела свою мать! Она в Палатах Забвения!!

Лицо отца стало пепельно‑серым. На мгновение перед принцессой оказался жалкий старик, с лицом, изрезанным морщинами, потухшим взглядом, согнувшийся под тяжестью парадных черно‑золотых одежд.

Она отвернулась, не в силах вынести это зрелище, и уже более спокойным тоном добавила:

– Почему ты мне ничего не говорил?

Тишина. Принцесса обернулась – площадь перед входом в Палаты была пуста. Он исчез, ушел, не ответив ей.

 

Больше всего принцесса любила «пустые» дни. Когда у нее не было работы. Дни, в которые, так уж иногда случалось, никто не умирал. Или именно ей не надо было ни к кому идти. Она была не единственной вестницей Смерти, хотя Темной принцессой Смерть называли только её. Людей в мире было много, слишком много, чтобы она одна могла управиться со своими обязанностями – ведь каждого нужно было навестить лично. А еще были войны, когда люди гибли сотнями, тысячами – и тогда Смерти приходилось заступать на «боевое дежурство». Она являлась к началу битвы и оставалась до конца её, отправляя к бесчисленным, в одно и то же время умирающим людям свои отражения. Отражения эти создавались с помощью особого кристалла, который с незапамятных времен, хранил у себя Главный Судия. Говорили разное, но достоверно известно одно – никто никогда не видел кристалл, кроме хранителя и тех, кому он вручал его. После того как дело было завершено, кристалл просто исчезал из рук Смерти. Ещё для таких случаев было особое обличье – одно на всех. Безликое, бесформенное, полностью скрывающее того, кто носил его – не разобрать ни лица, ни фигуры – угольно‑серый хитон, такого же цвета широченный, до земли плащ с глубоким, скрывающим лицо капюшоном, в руках – коса с очень длинной ручкой. Коса, как орудие, годилась и для убийств и для мирной жизни – и была символом равной участи живущих перед лицом Вечности, а длинная ручка служила Смерти посохом, для опоры – попробуйте‑ка простоять неподвижно столько времени, ведь иногда битвы длились, с небольшими перерывами и затишьями, по два‑три дня.

В те дни, когда принцесса не находила вечером, на маленьком столике у дверей, свитка с именами «на завтра», она бывала абсолютно счастлива.

 

РЕШЕНИЕ

 

После встречи с отцом Темная принцесса вернулась в свои покои – было бесполезно искать его. Но он был здесь, и ждал, сидя в её любимом кресле – глубоком, массивном, с высокой резной спинкой и широкими подлокотниками, обтянутыми плотной, шелковистой на ощупь, материей.

– Я должен поблагодарить тебя, дитя. Если бы не твоя смелость и своеволие – я бы никогда не вспомнил её.

– Она по‑прежнему любит тебя, папа.

Он долго молчал. Очень долго.

– Я тоже люблю её, дитя мое. До сих пор. И тебя. Больше, чем следовало бы. И больше, чем мне было позволено.

– Что ты хочешь сказать?

– Смерть должна была вернуться за тобой на следующий день. Я не мог спасти твою мать. Но я мог попытаться спасти тебя.

– И тебе это удалось! – потрясенно прошептала дочь, опускаясь на колени. Схватила его руки и прижалась к ним мокрым от слез лицом.

Главный Судия молча смотрел на одинокое пламя свечи, в глиняной чаше, в центре стола. Факелы на стенах шипели и плевались багровым пламенем, тени залегли глубже, резче, где‑то выл ветер, досадливо и нетерпеливо. Чтобы ни происходило там, наверху – здесь ничего не менялось. Как повлияет на будущее вот этот, случившийся только что диалог, неизвестно – но девочка заслужила это знание. На этот раз, действительно заслужила.

Войти по собственной воле в Палаты Забвения, раскрыть их тайну, вспомнить – то, о чем даже и не знала, вернуть память той, кого оставили там именно для того, чтобы о ней забыли, все – в том числе и она сама, пробудить в Забытой и в Забывшем чувства, которым не может быть места в мире Долга и Покоя – это граничило с чудом. С тем, чего здесь не должно существовать. И хотя гордость за дочь переполняла его, липкий страх сжимал сердце. Он ведь не всё сказал ей. Было ещё кое‑что. Цена ее спасения. Цена его своеволия. И ещё – цена ее сегодняшнего подвига. Но об этом – в следующий раз. Может быть, она догадается. Завтра – «пустой» день. У нее будет время подумать.