Двое суток до рая

Гешина душа агонизировала, но мозг сопротивлялся вторжению. Это было хорошо – в мясорубке черного приворота боль стала для Геши спасательным кругом, канатом между миром живых и усопших, за который он ухватился и выбрался. За болью к нему начали возвращаться чувства, а за ними – эмоции. Тело оживало. Голод, жажда, тошнота, боль, усталость, граничащая с изнеможением, обрушились на Гешу. В предыдущие недели он не чувствовал ничего. Теперь возвращалось обостренное восприятие мира, ощущение, что с него содрана кожа, и ничто не защищает от внешнего эмоционального ада.

Геша провалился вначале в боль физическую, а потом – в боль душевную, в депрессию и отчаяние. В один из приступов он разбил скрипку. Свою многолетнюю наперсницу и мучительницу. Свою первую любовницу. И пошел на поправку. Белла и ведьма‑гречанка не сдали ни одной позиции без боя. Последнюю, стратегическую высоту, Гешины сны, они отдали последней.

Окружающие считали, что он не справится и свихнется, умрет от истощения. Он ни с кем не взаимодействовал, сутками пребывая в ведомых только ему нижних мирах. Он почти не ел. Мама и бабушка перестали плакать, у них не было сил на слезы. Они жили в ожидании – что будет завтра. Но Геша справился. Психика и физика выдержали. Самый сильный удар на этой наковальне пришелся на его душу. Переболев, она стала маленькой и плоской.

Гешу вытянули из смертельной любовной западни. Вытащила бесконечная любовь родных и молитвы мусульманки в цветном платке. Как‑то утром он добрел до кухни, увидел свою семью, двух полностью отчаявшихся женщин и тихо произнес:

– Давайте чайку попьем.

Училище Геша бросил, игру на скрипке тоже, навсегда. Осенью он ушел по повестке в армию. Вернулся совсем другой Михаил Гештупельтер. Он ничем не напоминал трепетного красавчика‑скрипача, который сидел на парковой лавке и с придыханием стонал, пока ветер во время его конвульсий рассыпал по округе нотные листы. Это был другой человек.

Жесткие тренировки, физические нагрузки, короткая стрижка и борода сделали его похожим на исламского боевика. Скрипку он заменил на железо в спортзале. Трепет в глазах погас, появился циничный и насмешливый взгляд. Ушли худоба и смазливость. Михаил Гештупельтер стал старше на целую жизнь. Такова была плата за возвращенную возможность дышать и жить, пусть с маленькой и выболевшей душой.

Он подал документы в ветеринарку, окончил ее и начал лечить животных, которые охотно шли к нему в руки и стоически терпели, если Геша причинял им боль своими музыкальными пальцами. Помимо ветеринарной практики, Гештупельтер подрабатывал массажами. Пациенты, преимущественно женщины, доверялись ему также безропотно, как кошки, собаки и кролики, приводимые на прием в ветклинику. Он безошибочно находил подход к каждой.

Геша ни с кем не обсуждал свои отношения с Беллой. Он закрыл эту дверь, оставив за ней лучшую часть души. И пошел по жизни с выжженной способностью чувствовать и любить. Ему нечем это было делать, Белла оборвала все струны.

Когда человек лишается важного органа чувств, обостряется работа всех остальных. Гештупельтер, например, без ошибки определял, когда звонила Сашка Орешко, не глядя в телефон. Рингтон на входящие был общий, но на ее звонках он улавливал в вибрациях истерические ноты.

Так было и сейчас – телефон надрывался. Геша поспешил ответить, пока трубку не разорвало от визга.

– Да, девочка моя. – Пауза. – Ты про свою вселенскую трагедию? Хорошо, не трагедию. Очередную судорогу?

Трубка рыдала.

– Александра, не реви. Ты ошибаешься, у тебя с Максимом нет романа, у него роман с Соней. А ее романы склонны перерастать в народные эпосы. Нет, ты не виновата. Приезжай, обсудим. Нет, не занят. Жду.

Сашу доставило такси, на метро она не поехала. В машине ее развезло, она прорыдала всю дорогу, глядя в окно. Водитель не лез с разговорами и утешениями, за что она была ему благодарна. За полчаса пути Саша позвонила Геше трижды, и он вышел ее встречать.

Гешина холостяцкая квартира подействовала, как успокоительное, едва Сашка переступила порог. И хозяин жилья, и его вещи оказывали на Александру умиротворяющее воздействие. Спартанская обстановка, запахи массажных масел, теплое приглушенное освещение. Она перестала плакать навзрыд и устало всхлипывала. На кухне Геша налил ей травяного варева, которое называл чаем, и погладил Сашу по голове.

– Ну, рассказывай, что между вами произошло на этот раз.

– Вот именно, что на этот раз! В который раз, Геша! – Саша всхлипнула и закрыла лицо руками. Ей по‑прежнему хотелось плакать, но силы рыдать кончились.

Ее можно было понять. Соня и Сашка дружили с универа. Когда им обеим нравился один парень, в финале он доставался Соньке. Истины ради стоит отметить, что Саша никогда первая не обращала внимание на конкретного парня. Она влюблялась после того, как Соня проявляла к нему интерес. С таким подходом Сашка проигрывала всегда. Она переживала, злилась и накапливала ненависть и обиду. Но ни разу не сказала Соне о своих чувствах. Больше всего Сашку задевало, с какой легкостью и пренебрежением Соня смотрела на отношения с парнями. Она никогда ими не дорожила, быстро уставала от них, обрывала без сожалений и шла дальше. Даже не подозревая, как мучается ее подруга. А Саша травила себя мыслями, что это она уступила подруге такого замечательного человека, от сердца, знаете ли, оторвала, а Соня не оценила ее великодушного поступка. Стерва. Одно слово – Мерзавкина.

Казалось бы, что проще – перестань общаться с Соней, не знакомь ее со своими приятелями, живи своей жизнью. Но такой вариант Орешко в голову не приходил. Перестать общаться? Но у Соньки всегда бурлит жизнь, у нее нюх на интересные знакомства, она нравится мужчинам, а событий вокруг нее – календарь не вмещает. Саша так не умела, но очень хотела. Поэтому она оставалась прицепом к Сониному локомотиву. Ее тенью.

Конечно, самое простое – выложить Мерзликиной все как есть и попросить не лезть, куда не следует. Но и тут Саша буксовала. Если она видела, что ее избранник начинает интересоваться Соней или кем‑то еще, она самоустранялась и делала вид, что происходящее ее не интересует и не касается. Она словно превращалась в глыбу льда. Саша боялась, что кто‑то, включая Соню, догадается о ее нежных чувствах, которые остались без ответа. Открыться и быть отвергнутой означало для нее «потерять лицо». Вот если б интерес был обоюдным, другое дело. А так – сплошное унижение, что ею пренебрегли.

Соня плевала на то, кто и что о ней скажет. Но ей было не все равно, что думает ее единственная подруга Сашка. А та молча переживала свои маленькие трагедии, не посвящая Соню в подробности. Единственный раз, когда Саша повела себя иначе, была история с Максом. Она просто не смогла сдержать накопившуюся ярость и устроила разборку, после которой они перестали общаться. Саша кричала Соне про многолетние предательства, а та отказывалась понимать, о чем речь. Какие парни? Почему молчала все это время? Они разругались, не объяснившись друг с другом.

Неделю спустя Соня предложила Сашке перемирие. Но после встречи в кафе во время грозы все окончательно развалилось.

– Так что у вас стряслось?

Гешин вопрос вывел Сашу из задумчивости.

– Мерзликина увела у меня парня и сломала мне жизнь.

– Опять?