Folie a deux
– Я не в вашей квартире, – с этими словами он соорудил столик для чаепития и принял свою привычную для рассказов позу.
Я осмотрелся по сторонам ещё раз. Это была моя квартира в районе Останкинского пруда, а значит до центра далековато‑то будет. Старик не мог прийти сюда пешком. Машины он не водил, в таком, случае – такси?
– Вы не о том думаете, Макс.
– Откуда вам известно, о чем я думаю?
– Это же очевидно. Но то, что происходит – лишь вариант возможной нормы. Той нормы жизни, которая свойственна лишь вам.
– Ганс, вы редко бываете занудой, сейчас меня это раздражает, что происходит?
– Вы забываетесь… пейте свой кофе…
– Не хочу я вашего кофе, я хочу спать!
– Глупо отправляться в дорогу, не выпив чашку кофе…
Во мне снова родилось отчаянное чувство вины перед стариком. За Елену. Сейчас я был особенно уязвлен, сидя перед ним совершенно без одежды, накрытый тонким одеялом…
– Куда мы пойдем?
Старик молчал…
– Или поедем?
– Я тут подумал, зачем пускаться в долгие россказни, если все можно увидеть своими глазами. Ваша задача лишь не нарушать ничего в моём прошлом. Оно должно остаться неизменным. Просто наблюдать. Ни к чему не прикасаться. Ни с кем не здороваться, и главное… не следует больше менять ход истории. Всё идёт так, как идёт. От вас ничего уже не зависит. И вам не принадлежит… Ну, лишь отчасти.
Я только сейчас заметил, что старик больше не хромал, не выглядел дряхлым, больным, он говорил уверенно, его глаза были ясными. Его седина исчезла. Передо мной был Ганс и не Ганс одновременно. Меня охватил ужас.
– Кто вы такой, Ганс?
Вспыхнуло зарево. Тяжелый удар грома и яркая вспышка молнии. Дождь пошел вдруг большим напором воды с неба. Окна в моей квартире открылись настежь. Штора затрепыхалась осатанело и беспомощно – её отбросило в сторону, и на подоконник сел мой старый приятель…
– А я думал, что мы попрощались с тобой…
– Насыпьте ему зерна, или хлеба, а лучше – дайте мяса… Вороны ведь хищные птицы. Вам прекрасно известно, чего жаждет зверь больше всего.
Я закрыл голову руками. Напряжение росло.
– Ганс, я прошу вас уйти!
– Уйти? Я не могу уйти из вашей головы. Ведь это ваши страхи, ваши болезни, и только вы можете вылечить их. Пейте кофе, но вначале позаботьтесь о птице. Питомцу требуется уход.
– Это не мой питомец, это не питомце вовсе, эта чертова птица с улицы, – я начинал злиться и ненавидеть Ганса.
– Вы глупец! Вы считаете, что можете так запросто приходить к людям, менять их до неузнаваемости, вершить их судьбу! – он говорил громогласно, с вызовом, словно, упрекая меня за что‑то.
– Что вы несете?! Я ничего не сделал…
– Так сделаете… обязательно сделаете! Так ли безобидно ваше существование? Подумайте, Макс, подумайте о том, что нельзя просто вторгаться в кого‑то бездумно, беспечно – лишь по зову своего звериного естества. Подумайте и о том, чем вы можете пожертвовать, что можете дать тем, к кому приходите в дом.
Он говорил явно не о себе.
– Ганс, замолчите! В чем вы упрекаете меня сейчас? Зачем? Что плохого я вам сделал? Вы наняли меня на работу, вы платите мне деньги, я пишу вашу биографию. Что греховного в том, что происходит?
– Да бог с ней с биографией… и с деньгами – бог бы с ними – вы получите столько, сколько пожелаете. Любую сумму. Прямо из моих рук, – старик смягчился и теперь смотрел на меня с укоризненным сочувствием, – Макс – грех не имеет ничего общего с религиозным символизмом. Обжорство, гордыня, вожделение, прелюбодеяние, – на последнем слове Ганс сделал особенный акцент…, – Ничего общего с религиозной концепцией. Никакой мистики. Макс… Бог (кстати тоже сомнительный персонаж, в том смысле, что все мы воспринимаем его по‑разному) просто дает вам выбор – всегда лишь выбор и только выбор, а дальше наблюдает. Он не осуждает и не поощряет вас, а лишь смотрит за тем, как результат вашего выбора преломляется через вашу жизнь. И если всё гладко – значит вы сделали правильный выбор, а если нет – не Бог накажет вас за преступление – вы сами…
– Я не понимаю, о чем вы сейчас говорите, Господи! О каком преступлении речь, – Ганс, конечно, знал о моей тайне, о тайном месте в том вонючем городишке, но он не мог знать, о моем романе с его женой. Был ли это вообще роман? Быть может, моя фантазия, глупый вымысел…, – Ганс не мог знать о том, что творится со мной последнее время, что творится в моей голове.
– Вы сами, ваша нервная система, ваша психика… Тупик. Клетка. Зверь. Метаться по темным лабиринтам собственного мозга – не зная выхода, не помня – где вход, в итоге – уничтожение – собственными руками, потому что в какой‑то момент голова перестает быть вашей. Она требует новой и новой жертвы, нового витка иллюзии, зверь требует большего. И когда нет возможности остановиться – вы нажмете на курок.
Гроза усиливалась, мы сидели и пили кофе, я боялся поднять взгляд на старика. Я боялся его проповеди…
– А Бог – он ни за и не против. Он просто смотрит – удастся ли вам выбраться из тупика, в который вы сами себя загнали. Но только помните – чем дальше вы зайдете в преступлении самого себя, тем больше зеркал будет окружать вас, и в них вы – отраженный и распятый – будете метаться, подобно зверю – не находя не только выхода, но и самого себя – всё станет иллюзией. Вы для себя станете разрозненной иллюзией…
Я вдруг успокоился. Успокоился и Ганс.
– А к чему, вы, собственно, все это?
– Единственное проклятие для людей, Макс – их глупость… Нам пора. Каждому событию свой черед. Когда придёт время понять – обязательно вспомните меня и помолитесь о моей душе. А сейчас одевайтесь… Мы поговорим сегодня о ностальгии… Тоска по Родине – это ведь тоже, своего рода тупик, в который каждый человек загоняет себя сам… Внешние обстоятельства лишь отчасти имеют значение. У человека всегда есть выбор.
Я больше не слышал шума дождя и ветра. Лишь слабую музыку, которая возникла лейтмотивом. Наполнила мой дом. Поселилась в моем сердце, подавив упрямое напряжение, заглушив беспокойство на время.
