Горе от ума

Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;

Французские романсы вам поют

И верхние выводят нотки,

К военным людям так и льнут,

А потому, что патриотки.

Решительно скажу: едва

Другая сыщется столица, как Москва.

 

 

Скалозуб

 

По моему сужденью

Пожар способствовал ей много к украшенью.

 

 

Фамусов

 

Не поминайте нам, уж мало ли кряхтят!

С тех пор дороги, тротуары,

Дома и всё на новый лад.

 

 

Чацкий

 

Дома новы́, но предрассудки стары.

Порадуйтесь, не истребят

Ни годы их, ни моды, ни пожары.

 

 

Фамусов

 

(Чацкому)

 

Эй, завяжи на память узелок;

Просил я помолчать, не велика услуга.

 

(Скалозубу.)

 

Позвольте, батюшка. Вот‑с – Чацкого, мне друга,

Андрея Ильича покойного сынок:

Не служит, то есть в том он пользы не находит,

Но захоти – так был бы деловой.

Жаль, очень жаль, он малый с головой,

И славно пишет, переводит.

Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…

 

 

Чацкий

 

Нельзя ли пожалеть об ком‑нибудь другом?

И похвалы мне ваши досаждают.

 

 

Фамусов

 

Не я один, все также осуждают.

 

 

Чацкий

 

А судьи кто? – За древностию лет

К свободной жизни их вражда непримирима,

Сужденья черпают из забыты́х газет

Времен Очаковских и покоренья Крыма;

Всегда готовые к журьбе,

Поют всё песнь одну и ту же,

Не замечая об себе:

Что старее, то хуже.

Где, укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты,

Где разливаются в пирах и мотовстве,

И где не воскресят клиенты‑иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Да и кому в Москве не зажимали рты

Обеды, ужины и танцы?

Не тот ли, вы к кому меня еще с пелён,

Для замыслов каких‑то непонятных,