Город для тебя

Роман сидел справа от Насти. Поначалу он внимательно её слушал, пока она – весьма эмоционально – что‑то рассказывала ему на ухо… Затем он начал слушать её чуть менее внимательно… А затем, кажется, и вовсе перестал обращать на неё внимание. Конечно, это сильно испортило «продажнице» настроение… Хотя всё это было сущими пустяками по сравнению с тем, что Шестёркиной довелось пережить через какие‑то четыре дня. Однако не буду забегать вперёд.

Что касается отношения Насти к Звонимирову, то тут наблюдалась весьма занятная ситуация. На тот момент я видел их взаимодействие впервые, но уже успел уловить определённую тенденцию. Временами Анастасия, казалось, была от Ивана просто без ума: подходила к нему, – напрочь забывая о Приличном, – обнимала, что‑то возбуждённо говорила Ивану на ухо. Затем, по прошествии буквально нескольких минут, она как будто бы и вовсе остывала к Звонимирову; снова старалась привлечь Приличного, снова терпела неудачу… Эта ситуация с «временной симпатией» повторилась раза два или три, после чего Звонимиров посмотрел на меня улыбающимися глазами. И я понял его без слов: здесь был какой‑то фокус, трюк, которым он владел и собирался – я это точно понял – со временем поделиться со мной. Но кривить душой не стану: когда я наблюдал за тем, что Иван проделывал с Настей, во мне всколыхнулось давно, казалось бы, оставившее меня чувство ревности.

Перечислять всех пришедших гостей я не стану. Скажу лишь, что мужчин и женщин было примерно поровну, – а в общей сложности в районе десяти‑двенадцати человек. В основном это были люди из сферы искусства либо бизнеса. Отдельно я хочу рассказать только про трёх из них.

Первым был известный чуть ли не по всей стране диджей Юрий Успехов (химик по образованию). Среднего роста и крепкого телосложения, одетый в зелёную футболку и чёрные джинсы, загорелый – почти как Приличный, с несколько напряжёнными карими глазами, а также с небольшой щетиной. И для него вечеринка не задалась с самого начала. Всю жизнь Юрий занимался стяжательством людского внимания. Поскольку я легко распознавал личностные психотипы, мне тут же всё стало ясно. Успехов создал в своём уме идеальный образ себя, с которым ежеминутно сверялся. Удачно ли он пошутил, хорошо ли спел, обворожил ли девушку… Зона комфорта Юрия заканчивалась там, где начиналось хотя бы малейшее расхождение между его «моделью себя» и действительностью. И тут – в паре метров от него – сидела такая «глыба», как Приличный. Разумеется, – в этой ситуации – Юрий получил от собравшихся внимания незначительно больше, чем я от Анастасии. И, само собой, музыкант был подавлен.

Следующей персоной, о которой я бы хотел рассказать, была психолог Екатерина Опекунцева. На несколько лет старше меня, невысокого роста, стройная – даже немного худощавая; одетая в чёрную кожанку и чёрные полиэстеровые брюки; с большими светло‑карими глазами. Я принялся слушать её разговоры с собравшимися – и понял, что она пошла в психологи вовсе не из‑за какого‑нибудь врождённого дара. Катя не «пошла» в психологи – она туда «бежала»! Бежала от своих комплексов, душевных переживаний и ощущения, что её не будут любить, если она не заработает эту любовь своей помощью другим. В разговоре с малознакомыми людьми Опекунцева много раз упомянула свои «идеальные отношения с мужем» и также дала понять, как «хорошо она разбирается в этой теме в принципе». Предложения «если что, прийти к ней на консультацию» получили все – в том числе и я. В принципе, я допускал, что у нас будет с ней консультация, – однако психологом в этом случае видел, скорее, себя. Да, единственным, кого Опекунцева не пригласила к себе на сеанс, был сам именинник. Но она просто не могла не чувствовать его внутреннюю мощь…

Между прочим, когда‑то стихотворение Кате посвятил… сам Звонимиров. Тогда Опекунцева ещё даже представить себе не могла, на что был способен Иван. И – по привычке – разобиделась на него из‑за того, что он «не был благодарен ей за её желание помочь». Звонимиров показал мне однажды это своё послание Кате… и даже разрешил включить его в мою книгу, если она в итоге будет написана.

 

Подруга давняя моя,

Что с моего двора родного,

Обиду держит на меня

В который раз уж… Мне не ново.

 

Она старалась помогать

В тех трудных для меня моментах. Но втайне продолжала ждать

Похвал и всяких комплиментов.

 

Хвалить и вправду тяжело,

Когда о том безмолвно просят.

Такая похвала – во зло,

Она гордыню превозносит.

 

Я так любил её, как мог –

Как человека, как сестрёнку,

Но дружбы я не уберёг,

И порвалось, где было тонко.

 

Помощница, прости меня,

Доколе если не простила.

Боюсь, что гордости огня

Смиреньем ты не угасила.

 

Ты ПОЛЮБИ уже себя

И не завись от одобренья,

А я, поверь, люблю тебя –

Так просто и без объясненья!

 

Самым возрастным гостем Звонимирова – и последним, о ком я хочу рассказать подробно – был сорокапятилетний Антон Москвин, директор гуманитарного института. Ростом примерно с Приличного, полный, с зелёными глазами; одетый в просторные серые джинсы и бледно‑зелёный свитер. Общаясь с гостями, Москвин как‑то автоматически смеялся, очевидно, считая, что ситуация к тому располагала. Однако в его достаточно безразличных – как правило – глазах временами читалась глубокая тоска.

 

Семнадцатое августа

На допросе у Гараниной

– Дмитрий, что, на ваш взгляд, связывало всю эту разношёрстную компанию? – с каким‑то будто бы даже личным интересом спросила меня Гаранина.