Горячее северное лето

И комары. О комарах речь и шла. Паша с видом Николая Дроздова рассказывал Джею о том, какие огромные и голодные тучи комаров появляются на острове с приходом лета и когда устанавливаются теплые погоды, но сейчас им опасаться нечего.

Три дня, думала Тая, а потом они вернутся в цивилизацию, а эти люди останутся здесь. Будут терпеть непривычную для севера жару, если лето будет жарким, или будут терпеть привычный холод. Будут засыпать и просыпаться при кружащем по небу солнечном диске во время полярного дня. И будут отгонять или кормить собой голодную мошкару, тут уж как повезет.

Но с их отбытием ничего в жизни метеорологов не изменится. Как ни на что не повлияло прибытие гостей, так никак не повлияет и их отъезд. Все также они будут снимать показания приборов, все также «выходить на срок», как говорил Паша.

Вот почему сам Паша сейчас смотрел на Джея с легким пренебрежением и даже снисхождением. Хотя в этом взгляде было и кое‑что иное, например, соперничество. Паша был лет на пятнадцать моложе Джея, и как молодой отважный пес готов был сразиться за внимание девушки. Джей, правда, сражаться за Светку не собирался, но Пашу это не останавливало. Во взгляде явно читалось «Только дай мне повод».

Джей повода не давал. Он улыбался Тае, а потом даже положил ей на колено руку. И делал он это вовсе не из‑за Паши.

На эту возню Радов, как патриарх львиной стаи, даже не смотрел. Свое он уже отвоевал. Сидел себе в своем темном углу, обхватив длинными пальцами горячую кружку, и пил небольшими глотками. Смотрел впереди себя, иногда касаясь длинными пальцами макушки мастифа.

Почему он вообще не смотрит на нее? Что с ней не так?

Или, может быть, что с ним не так? Возраст, север и спирт. Может, ему больше не интересны женщины? Даже Паша, и плевать, что он даже моложе Марка, окинул несколько раз Таисию с ног до головы. Но у Радова, кроме того тяжелого вдоха, когда она повернулась к нему спиной на вертолетной площадке, не было больше ни единой попытки хоть сколько‑нибудь выразить свои чувства.

А с другой стороны, зачем ей чувства руководителя метеостанции, если через три дня Таисии здесь больше не будет? Радов умный взрослый мужчина, и он прекрасно понимает, что она прибыла сюда не одна, а кроме того, как прибыла, так и уедет в скором будущем. Разве нет?

Таисия слишком увлеклась размышлениями. Не успела отвернуться и напоролась на взгляд синих глаз, когда Радов, отставив пустую чашку в сторону, откинулся на спинку старого советского кресла.

«Спирт, наверное, подействовал», – подумала Таисия, хотя он вряд ли сильно опьянел от такой дозы, но что‑то во взгляде Радова неуловимо изменилось теперь, когда он не отвернулся, не опустил глаз и не сделал вид, что смотрит куда‑то поверх ее головы.

Конечно, такому мужчине, как он, не пристало строить из себя пугливую скромницу. И уж что‑что, а взгляд женщины он мог бы выдержать.

Но все это время Радов не делал этого. И только сейчас, внезапно осмелев или, наоборот, утратив рассудительность, не избегал, не отворачивался, а скорее даже бесстыдно, в наглую скользил глазами по ее лицу.

Откинувшись в кресле, он продолжал смотреть на нее свысока, хотя при этом сидел. Но почему‑то именно ему, Федору Радову, Таисия могла позволить смотреть на нее так, как король с королевского трона рассматривал бы брошенную к его ногам невольницу. Таисия еще ни разу не ощущала на себе взгляд такой силы.

Она знала многих высокопоставленных мужчин, чьи чины позволяли им глядеть сверху вниз на остальных граждан их страны, но задранные носы не придавали им величия, как бы они ни старались.

Радову даже не нужно было прилагать усилия к тому, чтобы строить из себя кого‑то важного. Достаточно было одного сурового взгляда из‑под падающих на глаза еще влажных и от того темных волос.

Задержавшись на ее губах, он продолжил раздевать ее глазами, не особенно‑то церемонясь с тем, как это выглядит со стороны. Он хотел это сделать. И он это делал.

Тая поняла, что дышит чаще и быстрее из‑за этого шарящего по телу взгляда. И что она сжала бедра так сильно, как будто он действительно уже снял с нее все, что на ней было.

Взгляд задержался на ее груди. Беременность и кормление не испортили ее, в те годы Таисия была слишком молода для того, чтобы ее тело после не пришло в надлежащий вид. А с правильно подобранным бюстгальтером ее грудь до сих пор могла дать сто очков форы силиконовым заменителям.

И от одного только взгляда этого мужчины, который в этот момент почему‑то быстро облизал губы, она ощутила, как напряглись соски под одеждой.

Голова шла кругом, сердце колотилось, а тело пылало. Как будто это она, а не он, только что осушила залпом чашку спирта. Впору было протирать ее этим самым спиртом, потому что она была точно в лихорадке.

Соски покалывало под одеждой, и, мельком опустив глаза, она увидела, что Радов прекрасно видит, какой эффект оказывает на нее это наглое, собственническое, словно он имеет на то полное право, разглядывание.

В приличном обществе так не поступают. Но так и она сейчас не в обществе. Сейчас она на ограниченном ледяными водами океана острове, по берегам которым могут бродить белые медведи, а самый важный мужчина, от чьей милости они теперь зависят, поскольку он принял их под своей крышей, теперь смотрит на нее так, как на товар, который сюда доставили ради его развлечения. И если он ее захочет, он ее возьмет. А если не захочет, оставит Джею.

Лучше бы он и дальше не смотрел на нее. Лучше бы и дальше отводил глаза в сторону, а еще хоть бы он быстрее убрался под свой ледяной дождь, проверять свои термометры.

Тая считала, что давно вышла из возраста, в котором можно возбудиться от одного только взгляда, но, похоже, дело было совсем не в возрасте, а в том, кто на нее смотрел все эти годы. И эти мужчины и в подметки не годились Федору Радову.

Она поерзала на диване, ощутив, как обжигает через одежду рука Джея на ее колене. Это было лишним. Неправильным. Неуместным. И она не хотела его.

Хотя вот же он, сидит рядом, молодой и красивый любовник, а даже он никогда не доводил ее до такого состояния одним только взглядом.

Радов теперь тоже смотрел на руку другого мужчины на ее колене. Взгляд, который скользил по ней, как раскаленный утюг, теперь споткнулся об эту руку, которая подействовала на него, как ведро со льдом.

Тяжелый темный взгляд Радова вернулся к ее лицу. От прозрачных глаз не осталось и следа. Темная радужка целиком заслонила небесную синеву, превратив глаза Радова в два темных провала, в глубинах которых бесновалось пламя.

Таисия с трудом сидела на месте, подавляя желание немного поерзать или коснуться себя, чтобы потушить это иррационально сильное желание. И это при всех, когда в комнате еще трое посторонних.

Эта лавина ощущений сбивала с толку. И не позволяла сосредоточиться на том, о чем ее безмолвно спрашивали глаза Радова.

Она не понимала, что он хочет. Этот мужчина, который еще четверть часа назад, даже не замечал ее, а теперь ей достаточно было одного прикосновения, чтобы взорваться.