Господа Игры, том 2

– Что значит «я дерусь как девчонка»? – спросила она, чтобы прервать размышления Гу.

– Как тебе объяснить, – задумалась Гудрун. – Вот представь, что женщину, которая лет двадцать замужем и имеет троих детей, внезапно ставят воспитателем в группе детского сада. Она вроде и с детьми общаться умеет, и своих вырастила, и в целом не дура, но вот стоит она посреди этой кишащей кругом малышни и понятия не имеет, за что ей в первую очередь хвататься. И пока она стоит, какая‑то логика в ее отсутствии действий есть, а как только она начинает пытаться что‑то сделать, лучше бы стояла! И поэтому, имея опыт воспитания троих детей, со стороны она выглядит как зеленая девчонка.

– Понятно, – Тайра отвернулась.

– Хватит нос воротить, – раздраженно сказала Гу. – Я знаю, что ты маг. И с твоей некромантией тебе плевать должно быть на Лигу, но раз взялась учиться драться – учись и не ной! Жалеть тебя ван Хинкес не будет. Гюнтер не жалел. И я не буду.

– Спасибо, – с сарказмом отозвалась Тайра.

– Ты должна драться как женщина, – Гу решила не отвечать на ее сарказм. – Плавно, ласково, с чувством, со страстью. Перетекать из одной позы в другую, следовать за мечом, как за мужчиной в танце. Бой – это танго. Поняла? Танго!

– Я вам по секрету скажу, – Тайра повернулась к Гу. – Самый низкий балл в Ишанкаре у меня по танцам. Танцы – это не мое. Не умею и не хочу уметь.

– Вот в этом твоя проблема.

– В чем?

– В хет Хоофте. Если бы он сказал тебе учиться танцевать, ты бы ночами тренировалась, но научилась. Так же и с боем. Он считает, что это лишь приложение к твоему основному профилю, но сам он никогда ничего не делал наполовину. Так что не позорь Наставника. Придется соответствовать его уровню во всем.

– Госпожа Гу, я не способна стать воином.

– Не спорю. Но в пределах своих возможностей ты должна выложиться на все двести процентов! Поняла меня?

Тайра вздохнула.

– Ну пусть тебя радует то, что в некромантии ты лучшая, – смягчилась Гу и тут же осеклась: – После Йена, конечно. И зачем ты Стражей отпустила, дурочка? Ван Хинкес же тебя прибьет. Он мальчик способный, обучается быстро. Твои синтоистские зеркала уже раскусил, второй раз так провести его не выйдет.

– Не выйдет – так не выйдет.

– Еще как выйдет! – решительно заявила Гу. – Я научу тебя тому, чему тебя никто не научит. Я сделаю из тебя женщину!

– Может, не надо, госпожа Гу? – осторожно спросила Тайра и на удивленный взгляд Гудрун пояснила: – Мне бы хотелось, чтобы это произошло естественным путем.

– Поговори мне еще! – Гудрун несильно залепила ей подзатыльник, и Тайра беззвучно рассмеялась.

 

…Тайре снова снились пески. Желтыми они были только на картинках, на самом деле цвет был ближе к серо‑белому. Небо тоже было бледным, а не красивым и голубым, будто солнце выжгло цвет не только из песка, но и из него самого. Смотреть на солнце было невозможно, глаза слезились, даже когда Тайра стояла к нему спиной. Интересно, куда оно девалось, если никогда не закатывалось за горизонт? Ходило по кругу, как и его пленница?

Дворец издалека казался древними развалинами, едва видимыми из‑за барханов, и навряд ли какой‑нибудь путник обратил бы на них свое внимание, если бы вообще их заметил. Стены были засыпаны только снаружи, внутрь песок, конечно, попадал, но двор был едва припорошен, под песком различались узоры плитки и мозаика на дне и стенах фонтана. Когда откуда‑то налетал ветер, песок больно колол руки и лицо, забивался в прическу, и Тайра старалась поскорее спрятаться от него за стенами дворца.

Внутри была прохладная полутьма. Окна в большинстве залов были занавешены какими‑то вылинявшими и выцветшими тряпками, которые когда‑то наверняка были дорогими тканями, одеждой или покрывалами для диванов. Зулейха с ними не церемонилась, разрезала и разорвала без всякого сожаления. Кое‑где ткань была сорвана и со стен, и под ней обнажились камни и дерево. Из всех окон был виден двор и окружающие его внешние стены. Можно было подумать, что Зулейха намеревалась обороняться, но обороняться было не от кого, в ее тюрьму заглядывал только Трейсер, да теперь еще и Тайра. В одном из залов был накрыт стол, серебряная посуда сверкала начищенными боками, а потому в интерьере запустения казалась дешевым театральным реквизитом. Тайра все равно потрогала кувшин, больше похожие на стопки маленькие чашки и поднос, на котором призраком прошлого виделись зеленые и сизые кисти спелого винограда. Серебро было настоящим, но совершенно не волшебным.

В комнате чуть дальше по коридору стояла большая кованая кровать, готовая ко сну, но Тайре казалось, что стоит лишь сдернуть покрывало – и матрас, подушки и балдахин рассыплются в прах. Зулейха тут точно никогда не спала. Интересно, спала ли она вообще? Могла ли она спать? Сэл вот не мог. Мог только забыться, потеряться в воспоминаниях и времени, плыть по течению, не думая, не сознавая себя, будто находился в глубокой медитации. Сэр Котца всегда его жалел, но в сторону Зулейхи ни одного слова жалости Тайра от него ни разу не слышала.

Рядом с Зулейхой было страшно. Тайра не хотела от нее бегать, и иногда ей удавалось подпустить Зулейху совсем близко. Зулейха стояла, замерев, за стеной, в соседней комнате или коридоре, и будто видела сквозь стену, а может, и правда видела, где находится Тайра. Обе не двигались, боясь спугнуть друг друга, Тайра слышала, как колотится ее сердце, и за этим стуком не различала шагов. Зулейха появлялась в дверном проеме, всегда внезапно, Тайра ждала ее с другой стороны, с другого входа, и, увидев, бросалась наутек. Зулейха кидалась следом, и ее черные косы темными змеями летели за ней.

Временами все было наоборот, Тайре удавалось застать врасплох Зулейху. Тогда убегала она, но недалеко, до своих тайников с оружием, и тогда в руках у нее оказывался или короткий меч, или кривая ржавая сабля, или палаш. Управляться с ними Зулейха толком не умела, только пугала, выставив перед собой и сопровождая свои выпады полубезумными криками.

Тайра пыталась поговорить, но Зулейха ни разу не ответила ни на один вопрос. Тайра разбирала только проклятья, строки из Корана и еще какую‑то рифмованную чушь, похожую на детские считалочки или поддельные заклинания. Однажды Тайра услышала, как Зулейха поет. Мелодия была грустной, не то колыбельной, не то погребальной, Зулейха сидела на полу и переплетала свою косу, свивала черные пряди в один канат и поглаживала его рукой, будто это была кошка, уснувшая у нее на плече. Когда Тайра уже почти видела эту кошку, черную, длинную, худую, Зулейха взяла нож и срезала свою косу под корень. Коса дохлой змеей плюхнулась на пол, Зулейха оглянулась, улыбнулась и, взвившись с пола, бросилась на Тайру.

В этот раз во дворце было совсем тихо, не слышно было даже капля за каплей падающей в чашу воды. Тайра совершенно точно чувствовала зов, Зулейха все так же растягивала «и краткий» в долгое «и» и выдыхала последний слог, будто задувала свечу. Тайра слышала ее голос сквозь сон, и ей казалось, что Зулейха стоит где‑то у нее за спиной, за одним из сотен стволов деревьев в дремучем лесу, но, когда она наконец поддавалась, никакого леса не оказывалось, были все те же белесые пески, выцветшее небо и ощерившаяся на пустыню, кое‑где обвалившаяся старая каменная стена.