Хозяева плоской Земли. Путеводная симфония

Разумеется, она играла со мной. Наверное, именно так сирены искушают ошалевших моряков, а умопомрачительные дьяволицы – отшельников, священников и учёных. Но в этой игре был и скрытый смысл, который я должен был отгадать. Я напрягся, вглядываясь в живой, лоснящийся мокрой кожей шар с тёмной бусинкой, считая секунды и с ужасом думая о том, что вот сейчас это чудо закончится:

– Нет…

– Глупый. – Ингрид положила мне свою тёплую ладонь на затылок и притянула к себе мою голову так, чтобы я видел то же, что и она. – Когда свет падает на плоскость, образуется прямая дорожка, а когда тот же свет падает на округлую поверхность, образуется просто пятно света. Вот как бы это выглядело, если бы Земля была шаром.

– Я хочу, чтобы Земля была шаром, – вырвалось у меня самое идиотское, что только могло вырваться, однако Ингрид это почему‑то понравилось, она от души рассмеялась и поспешно спрятала всю свою красоту обратно под рубашку.

Это было замечательное время, наверное, лучшее из того, что мне запомнилось. Мы были молоды, веселы, познавали мир и предполагали, что так продлится вечно. Ингрид стала для всех «моей девушкой», с чем Льюв смирился последним, после моих и своих родителей, но смирился, и мы снова стали почти неразлучными друзьями. «Почти» по той причине, что Кроули в очередной раз взял бразды правления судьбой своего единственного сотрудника, то бишь меня, в собственные руки и решил, что я должен отправиться на север, где местные охотники, по недавним слухам, обнаружили какое‑то древнее захоронение. Ингрид хотела поехать со мной, но домашние ей строго‑настрого запретили, поскольку «приличные незамужние девушки так не поступают».

Вот и получается, что мифическая Судьба является нам в образах совершенно обычных живых людей, которые своими действиями или бездействием влияют на нашу жизнь больше, нежели сами того хотят или просто отдают себе в этом отчёт. Хорошо известной мне дорогой я за два дня добрался до Кампы (что человеку знающему должно дать понять, как я спешил расправиться с поручением), переночевал в бывшем доме отца и не свет не заря устремился дальше, в Рару, лежавшему чуть восточнее. Там я повёл себя как обычно в подобных ситуациях: заглянул в городской совет, представился, рассказал про нашу туристическую контору, подарил кое‑какие гостинцы и попросил предоставить сведения о находке, дабы мы могли украсить ими новые маршруты. В совете моей расторопности удивились, однако дали понять, что придётся потерпеть, поскольку вообще‑то находка была сделана не здесь, а на острове Ибини, куда иначе как на лодке, ясное дело, не добраться. Я понял их с полуслова: неудержимо наступала осень, и местные готовились к первым её признакам, то есть ливням со шквалистым ветром, когда ни один нормальный кормчий не поведет своё судно в пасть стихии, тем более за так. Мне также давали понять, что я предоставлен сам себе и что, хотя никто мешать моим поискам не будет, добровольных помощников у них в наличии нет. Тогда я спросил, кто именно сделал находку и где мне этих охотников искать, чтобы, по крайней мере, поговорить и выяснить подробности. Кроули, правда, ставил передо мной задачу собственноручно всё облазить и разведать, но я надеялся, что смогу раздобыть достаточно сведений, чтобы не застрять тут на неопределённое время и не утонуть при переправе. Мысли о плоской Земле и округлостях Ингрид неудержимо влекли меня обратно. Но не тут‑то было. Разузнав об охотниках, я, не мешкая, отправился в их деревню на берегу одноимённой с крепостью бухты, где застал немало поразившую меня картину.

Красивая девушка возраста Ингрид, может, чуть постарше, громко рыдала и накидывалась с кулаками на неловко уворачивающихся мужиков, делавших вид, будто не понимают, чего она от них хочет. А хотела она, как я, прислушавшись, понял, чтобы хотя бы кто‑нибудь из них согласился перевести её как раз таки на Ибини, где сейчас в бедственном положении находится вообще‑то их друг и заодно её родной отец, у которого поднявшийся накануне шторм утащил в океан единственную лодку. Просьба мне лично была совершенно ясна, необходимость что‑то делать – очевидна, вот только я никак не мог понять, почему глухие к мольбам бедной дочери мужчины не просто проявляют вопиющее безразличие, но даже умудряются улыбаться. Девушка была почти одного со мной роста, в простом деревенском платье, с растрепавшимися из длинной русой косы волосами, и я подумал, что если она даже в таком виде кажется мне красивой, какой она будет, когда смоет слёзы и улыбнётся. Что‑то почувствовав и предвкушая необычное, я вмешался. Сказал, что мне тоже нужна переправа на Ибини и что я готов её щедро оплатить. Слово «щедро» сделало своё дело, девушка примолкла, а мужики деловито поинтересовались, насколько. Я предложил половину того, что у меня оставалось из выданных Кроули средств. Мужики промолчали. Я посмотрел на девушку и добавил. Мужики сказали, что вчерашний шторм обязательно вот‑вот повторится и дураков жертвовать собой ради такой мелочи нет. Однако стоило мне накинуть совсем ничего, один из них сломался, мелочь превратилась в повод рискнуть, и мы ударили по рукам.

День тем временем клонился к вечеру. Девушка настаивала на том, что мы должны отчалить незамедлительно: за ночь на острове может что угодно произойти, мороз ударит, ураган опять же, короче, если плыть, то плыть сейчас. Я не возражал. У нашего кормчего, назвавшегося Лукасом, оказался довольно вместительный ялик с недавно выструганными вёслами и основательно потрёпанным парусом на пошатывающейся мачте, но это было лучшее, точнее, единственное, что мы могли себе позволить.

Поначалу девушка как будто не замечала моего присутствия. Она забралась на нос, отвернулась к воде, и только когда наша посудина отчалила и отплыла усилиями Лукаса на достаточное расстояние от берега, повернулась, поймала мой взгляд и кивнула. Ещё через некоторое время она заговорила, и голос её прозвучал совсем не так, как когда она выкрикивала ругательства – плавно и я бы даже сказал низко.

– Как тебя зовут?

– Тимоти, – охотно ответил я.

– А меня – Василика.

Я признался, что никогда таких имён не слышал. Я хотел сказать «таких красивых», но почему‑то постеснялся.

– Она у нас вообще необычная, – грубо вмешался в зарождающийся разговор Лукас, кряхтя на вёслах и покашливая. – Вот ей приснилось, будто у отца уплыла лодка, и мы все должны срочно бросаться его спасать.

– Приснилось?!

Я перевёл взгляд с улыбающегося Лукаса на Василику. Она была занята тем, что приводила в порядок косу. Я повторил вопрос. На лице девушки отразилась борьба чувств, сменившаяся безразличием.

– Приснилось. И что с того? Я вижу вещи. Не знаю, как, но вижу. И если бы мы не поплыли, случилась бы беда. Спасибо тебе, Тимоти.

Лукас снова не дал мне в полной мере вкусить всей гордости за мой героический поступок:

– Я лично видел Бьярки намедни, он был в полном порядке, а его посудина была пришвартована по всем правилам морского искусства. Лучше твоего отца, детка, швартовочные узлы никто у нас не вяжет, так и знай. Я сам его учил. – Довольный своей шутке, Лукас хохотнул в костлявый кулак и продолжал: – Бьярки вообще молодец. Глянь, Тимоти, какую дочку народил. Писаная красавица. Был бы я моложе, непременно посватался. А теперь вот моя старуха уже не отпустит. Мы все Василику любим…

– Особенно когда я прошу мне помочь! И не ради себя, заметь. Все вы какие‑то подлые.