Хозяин драконьей гряды
В центре просторной комнаты тихо покачивалась колыбель. Или мне только казалось, что она покачивается? В не зашторенное окно на нее смотрел полный месяц, и в его серебристом свете танцевали пылинки. Из колыбельки доносилось тихое кряхтенье. Рядом в кресле развалилась тучная женщина и, подперев подбородок рукой, храпела, как заправский мужик. Ее огромная грудь посрамила бы любую корову.
Профессиональная кормилица – щелкнуло в моей голове.
Осторожно обойдя ее, заглянула в колыбель.
В тот момент меня вело любопытство. И банальная жалость к ребенку, который кричит. Я нагнулась, разглядывая его.
Совсем крошечный. Я таких маленьких прежде и не видела. Сморщенное круглое личико, носик‑пуговка, темные глазки. Плотно закутан в пеленки с кружевом и вензелями. Бедняжку так спеленали, что даже шевельнуться не может.
Уже ни о чем не думая, взяла его на руки.
А легкий какой! Кажется, моя кошка – и то больше весит…
Кстати, о кошке. Мысль о прошлом кольнула – и тут же пропала. Потому что малыш посмотрел на меня.
Наши глаза встретились.
Да, мне сотни раз говорили, что новорожденные ничего не видят и не осознают. Но в тот момент я поняла, что это не так. Я почувствовала его взгляд. Почувствовала, как трепыхнулось его сердечко, и мое собственное с восторгом забилось в ответ.
Малыш скривил ротик, демонстрируя беззубые десны, и сморщился. Захныкал, активно пытаясь вылезти из пеленок. Я испугалась, что уроню, и положила его в колыбельку.
Плач тут же усилился.
Не зная, что делать, обернулась к кормилице, потрясла ее за плечо. Та в ответ басовито всхрапнула, но даже глаз не открыла!
– Да что происходит? – я сама готова была зареветь. – Что за шутки?
Я словно попала в сонное царство, где все превратились в статуи, кроме меня и…
Ребенок закричал еще громче. Недовольно, требовательно, властно.
Не зная, как его успокоить, снова схватила. Прижала к груди, и он потянулся ротиком к влажному пятну на рубашке, зачмокал.
– Так вот что ты хочешь! – окатило внезапное понимание. – Ты голодный!
Больше не раздумывала. К тому же, стоило взять малыша, как молоко потекло сильнее.
Придерживая ребенка одной рукой, свободной я развязала ленту на горле, спустила сорочку с плеча. Неумело зажала сосок, ткнула в подставленный ротик. И ощутила такое блаженство, что едва не расплакалась.
Нет, слезы все‑таки потекли. Но это были светлые слезы, вместе с ними из меня выходили все страхи и тревоги этого дня.
Еще вчера я любила и думала, что любима. Еще вчера собиралась осчастливить своего мужчину известием о ребенке. А потом бежала сквозь дождь, гонимая обидой и слезами, и думала лишь о том, что меня предали. Думала о себе.
Я хотела избавиться от ребенка. Кричала, что он мне не нужен.
И кто‑то меня услышал.
А теперь все изменилось.
Стою в чужом доме, в чужом теле, с чужим малышом на руках, и плачу от счастья. Если есть в этом мире магия, то это она. Кем бы ни был сотворивший это волшебство, я ему благодарна…
– Вот так, мой маленький, – заворковала над ребенком, как заправская мать, – моя кровиночка…
На душе становилось светлее с каждой минутой. С каждым глотком, который делал малыш.
Откуда‑то из глубины памяти сами собой всплыли строки давно забытой колыбельной. То ли мама в детстве мне пела, то ли бабушка…
А может, они сложились в моей голове прямо сейчас:
Ангелы небесные, поклонившись Богу,
Принесут покой и сон к нашему порогу.
За окном темным‑темно, месяц серебрится,
А моя кровиночка с мамой спать ложится…
Слова и мелодия лились из меня вместе со слезами, из самого сердца. Так я и стояла, качая малыша и тихонько напевая под нос. Пока не поняла, что на меня кто‑то смотрит.
Чужой пристальный взгляд оборвал мою песню.
Я обернулась, все еще улыбаясь. И наткнулась на Габриэля.
Улыбка моментально потухла. На смену радости пришли настороженность и нервозность.
Мой супруг стоял в дверях, привалившись плечом к косяку, и смотрел на меня. Оценивающе и угрюмо.
Я растерялась. Инстинктивно прижала ребенка сильнее, желая укрыть собой.
Заметив мой жест, Габриэль перевел взгляд на малыша. Потом вновь посмотрел мне в лицо.
– Не знал, что вы поете, льера, – произнес, иронично растягивая слова. – Какого гхарра вы здесь забыли? Кто вас пустил?
Медленно оттолкнувшись от косяка, он направился ко мне привычной прихрамывающей походкой.
А я побледнела.
Вся кровь от щек отлила.
Не зная, что делать, оглянулась в поисках отступления. Но за спиной была только стена.
Габриэль приближался, неспешно и неумолимо. Он был без трости и двигался с грациозностью танцора или змеи, несмотря на свою хромоту.
А я отступала, продолжая прижимать сына к груди. Пока муж не загнал меня в угол.
Габриэль остановился в двух шагах. Достаточно близко, чтобы я чувствовала запах сандала, идущий от его волос.
Достаточно близко, чтобы я видела золотое марево его глаз и острые бритвы зрачков.
В этот раз на нем были серые бриджи и тонкая батистовая рубашка, не зашнурованная на груди. Сквозь небрежно распахнутый ворот виднелась сильная шея, ямка между ключиц и верхние мышцы груди. Волосы, заплетенные в косу, слегка растрепались вокруг лица.
– Итак, льера, я хочу знать, что здесь происходит, – он в упор уставился на меня.
Я же не могла выдавить ни слова. Просто стояла и молча пялилась на него. В голове вертелась глупая мысль: господи, какой он красивый…
– Молчите? – супруг выгнул бровь. – Нечего сказать?
Затем качнулся ко мне, раздувая ноздри и втягивая мой запах. Я увидела, как его зрачки расширились, заполняя всю радужку. Лицо изменилось.
Секунда – и он отшатнулся от меня, как от чумной.
– Проклятье! – процедил, отступая. – Зачем вы сделали это?!
