Хозяйка болот

Она просто ведет меня к своему столу, сдвигает в сторону стопку книг, даже не садясь вглядывается в экран, неловко изогнув шею, и щелкает мышкой.

– Видишь? – Указывает на что‑то подруга. – Это форма FMLA. Заявление на отпуск по семейным обстоятельствам. – Она встает, выхватывает из принтера листок и протягивает мне увитой голубыми венами рукой. – Заполни, попроси восемь недель и езжай позаботься о маме.

– Восемь? Да кто ж мне столько даст?

Делорес упирает кулак в бедро.

– Необязательно использовать всё. Черт, да ты по закону можешь взять двенадцать, если надо. Но теперь, когда у нас тут костюмы разгуливают, лучше ограничиться восьмью.

– Двух недель в родных пенатах мне предостаточно, – заверяю я.

– Уважь свою мать, Лони.

У самой Делорес где‑то есть дочь, но это больная тема. Они редко общаются. Пару раз, когда о ней заходила речь, подруга просто пожимала плечами: «Ей не нравится, как я раздаю советы. Но те, кого ты любишь, не обязаны любить тебя в ответ». И вновь принималась за работу.

Делорес укладывает на тележку очередную кипу томов.

– Проси восемь. Если потребуется всего две, вернешься досрочно как истинный и пламенный адепт своего дела.

Она натянуто улыбается и смотрит на меня. Ее глаза за стеклами очков кажутся огромными. Вообще, странно выбирать именно Делорес, чтобы посоветоваться насчет карьеры. Я специализируюсь на птицах, а вот подруга редко о них вспоминает. Она однажды постучала себя по черепу и заявила: «У меня там свободного места нет, милая. Сплошная ботаника, изо дня в день». Однако Делорес знает куда больше, чем кажется с виду, особенно о том, какие у нас тут порядки.

– Так что заполняй форму и иди в отдел кадров.

Именно этот совет мне и нужен. Я только успеваю дойти до дверей, как она берет очередную стопку и говорит:

– Запомни три вещи. Первое: институт не оплачивает отпуск по семейным обстоятельствам.

– Но…

– Второе: посмотри программы связей. Думаю, музей в Таллахасси заинтересуют твои услуги. Они платят напрямую, так что официально ты так и будешь числиться в отпуске.

– Программы связей?

Делорес шагает обратно к полкам.

– Посмотри.

Киваю, собираюсь уйти, но в последний момент оборачиваюсь:

– А третье?

– Возвращайся строго в срок. У нас тут Французская революция, и эти гады уже смазывают гильотину.

 

Возвращаюсь за свой стол, заполняю выданное Делорес заявление и штудирую университетский сайт на предмет «программ связи». Затем звоню Эстель, своей ближайшей подруге во Флориде. Она всегда мне отвечает.

– Эстель, твой музей участвует в программе по связям? С моим институтом?

– И тебе привет, Лони. Да, у меня все хорошо, спасибо, а как ты поживаешь?

Обычно она у нас всегда спешит, а я торможу. И вот единственный раз, когда это важно, Эстель хочет, чтобы я не торопила события. Буквально вижу, где она сейчас – за своим кураторским столом в Музее науки Таллахасси, и могу примерно догадаться в чем – в каком‑нибудь потрясающем ярком костюме, белоснежной блузке и с затейливыми украшениями. Наверняка подруга сейчас заправила за ухо свои длинные рыжие локоны, чтобы прижать телефон к уху.

– Эстель, – молю я, – ну пожалуйста, скажи.

– Да, участвует. Сама как думаешь, чтобы моя лучшая подруга работала в Смитсоновском институте, а я никак связь не наладила? Правление утвердило программу еще полгода назад, и я тебе об этом, скорее всего, говорила.

– Да. Точно!

– Как‑то у тебя в голосе маловато энтузиазма, Лони.

– Ага. Посмотри, не нужен ли вам неприкаянный художник, рисующий птиц?

– Неужто домой возвращаешься?

– Ненадолго.

– Ура! Да, кстати…

– Ты только сразу заявку не подавай, – прошу я. – Просто приятно знать, что есть такая возможность.

 

Уходит три дня на то, чтобы отпуск утвердили, одобрили, а я успела умаслить своего босса Тео. Он садится за стол, подписывает бумаги, затем отбрасывает ручку и проводит ладонью от седеющих усов до подбородка.

– Тео, я ненадолго, – стараюсь я успокоить начальника. – Две недели максимум.

– Угу.

– К проекту фрагментации леса вернусь. – Мы годами его разрабатывали, предстоит тщательно задокументировать всю популяцию птиц, и потребуется множество иллюстраций. – Обещаю.

 

Я собираю набор для рисования, крошечную коробочку для инструментов, в которую кладу свои любимые карандаши, ручку и несколько перьев, канцелярский нож, камень арканзас и больше мятых тюбиков с краской, чем мне когда‑либо понадобится. Запихиваю альбом для рисования и несколько других мелочей в большую тканевую сумку, а затем выключаю свет в кабинете.

От отдела ботаники ко мне бежит моя напарница художница Джинджер. Ее долговязое тело раскачивается, а волосы мотаются туда‑сюда, словно пучок укропа на ветру.

– Лони, когда ты уедешь, кто ж будет защищать меня от жуколюдов?

Вообще, отделы не слишком уважительно относятся друг к другу. Геологи у нас камнелюды, Делорес и Джинджер – траволюды, мы, орнитологи, – птицелюды, ихтиологи – рыболюды, энтомологи – жуколюды, палеонтологи – костелюды, а вот антропологи – просто антро, иначе пришлось бы звать их людолюды. Джинджер – художник‑ботаник, но по большей части болтается у меня в кабинете. Либо утешает после очередного неудачного свидания, говорит, какая я красивая, как трачу время на дураков, как она завидует моим длинным прямым волосам, а то ее собственные вечно вьются от влажности… Либо жалуется на жуколюдов, как те достают ее с просьбами что‑то им порисовать.

– Целых восемь недель! – стонет Джинджер.

– Да не задержусь я там настолько. – Я беру набор. – И все равно буду там работать.

После нашего разговора Эстель перезвонила и сообщила, что изыскала средства на рисовку основных птиц Флориды.