Храбрецы
Немаленькая территория, окружённая железным забором, могла похвастаться несколькими унылыми зданиями у кованых ворот и облупившейся краской на фонарных столбах. Только вот, ни похоронное бюро, ни даже свет, ему были не нужны. Сейчас нужно поискать заранее подготовленную яму, а такая наверняка есть, пока ещё есть какой‑то намёк на свет.
Ворота открылись совершенно беззвучно, Олег даже перепроверил. Что ж, он в доме скорби, неудивительно, все должны вести себя тихо. Узкая асфальтовая дорожка вела вглубь кладбища, скрываясь за раскидистыми елями.
Вдруг, в груди у него защемило. Со стороны сердца возникла пугающе сильная боль, распространяющаяся волнами. В этом месте у него пульсировало так сильно, что Олег прижал к ней руку, пытаясь хоть как‑то усмирить. В глаза потемнело, затем он, кажется, упал.
Я умер?
Спустился с неба рваный плащ,
И с ним пришёл далёкий плач.
А в бусинках‑глазах вся суть
В одно мгновенье промелькнула,
Слуга, быть может, Вельзевула?
Не стоит, ворон, крылья гнуть,
Устанешь ты меня тянуть,
Хоть честь давно и потонула.
«Я друг тебе, что тут дурного?», –
Сказал он мягко, – что за тон?!
В ушах как колокольный звон.
«Врагом считаешь? То не ново,
Не ожидал, поверь, другого,
И всё же твой не слышу стон».
Взглянул угрюмо на него.
Что за слепец, не видит разве,
Душа моя подобна язве,
И в ней как нерв оголено,
Любви недавней, полотно.
Был верен только этой клятве.
«Ты, вижу, сильно напряжён.
Вези её, за мною следуй,
Пока ты здесь, свой страх исследуй!» –
Хоть Ворон смертью окружён,
И сам, похоже, прокажён,
Но не был вовсе привередой.
Бывает разве в смерти вкус?
Нелепо умер – недостоин?
Тогда Олег совсем не воин.
Всё глупость это, я не трус,
Над трудностями лишь смеюсь,
В броне моей не счесть пробоин!
Вокруг гляжу, гранит повсюду,
Что как Уральских гор чреда ‑
Давно их веха прожита.
Смотреть, пожалуй, я не буду,
И так я взял у жизни ссуду,
Не зная перед ней стыда.
Пусть Бог не видит, но так грешно,
Забыть… Не это ли кошмар?
Как будто пьяный был угар.
Похмелье жизни неизбежно,
Но стоит ли так жить небрежно,
В последний свой прилечь драккар?
Хоть царствует могилы мрак,
Здесь живы все и живы будут,
Пока все люди не забудут,
Кто их ценил за просто так,
И даже тех, кто был им враг ‑
В воспоминаньях все пребудут.
«Чего застыл?! Толкай тележку!» –
Сказал нелепый постовой,
В ветвях усевшись надо мной, –
«Ты знаешь, не люблю я спешку», –
Раздвинул губы я в усмешке,
Пропитанной сатирой злой.
«Ты стал шутом? Уйми сатиру,
Серьёзен я, весь путь увидел» ‑
Как так, я что, его обидел?
