Худший в мире актёр – 2

– Уважаемые горожане! Я должен открыть вам величайшую тайну, которая пронесётся ударной волной над вашими причёсками и сдует шляпы. Ибо тайна эта весьма серьёзна, и скорлупа её крепка, как невежество планетарного масштаба. Крепитесь, друзья! Открываю секрет своего эпохального выступления. Я здесь для того, чтобы прорекламировать спектакль, который скоро пройдёт в этом театре. И главный режиссёр этого спектакля – наиредчайший душнила, давайте поаплодируем ему!

Иосиф засмущался, но ему было приятно. Джек продолжил.

– Я, честно говоря, не в курсе, будет ли этот спектакль гениальным или паршивым, как сам Иосиф, но, как бы то ни было, давайте подарим этому режиссёру мотивацию и похвалим его. Повторяйте за мной!

– И‑ди‑от! И‑ди‑от!

Толпа в три сотни глоток подхватила:

– И‑ди‑от! И‑ди‑от! И‑ди‑от!

Сегодня городские кинозалы были более пустые, чем обычно по субботам. Наконец‑то в городе началась интересная жизнь и можно обсудить что‑то крутое. Пока Иосиф не ушёл, Джек поспешил добавить:

– Дамы и господа! Перед вами лотки с тухлыми яйцами! Просьба. Если режиссёр с крыши покажет большим пальцем вниз, тогда вы берёте яйца и бросаете в меня, пока они не кончатся. Для моего же блага, иначе он не будет удовлетворён этой пыткой и придумает что‑то серьёзнее. Он же больной. А если он повернёт палец вверх, значит – пощада. И тогда бросание яиц – это уже нарушение конституции театральной площади. Кстати, здесь противозаконно ходить с грустными, как задница бабуина, лицами!

Толпа смеялась. Все ждали вердикта сидящего на крыше режиссёра.

Палец указал вниз, и желающие (их было чертовски много) похватали тухлые яйца и принялись швырять их в Джека. Со стороны это походило на фонтан, струи которого дугой летят к центру. Не для того куры старались на фермах, чтобы их яйцами бросались в артиста; но разговор совершенно не об этом. Абсолютно. Джек повернулся к столбу, чтобы ему не прилетело в лицо, и терпел прижигающие шлепки. Из тысячи яиц цели достигли около ста. На кандалы Джека сел ворон с чернейшим клювом и стал лакомиться яичницей‑глазуньей. Хорошо, что глаза целы.

– Дорогие мои, спасибо! – По Джеку текли яйца.

Народ ему аплодировал. Сидящий рядом ворон, похоже, тоже был доволен.

 

 

2

 

– Друзья. Теперь мне нужен перерыв. Я должен буду испражниться. Прошу привести ко мне лилипута.

Иосиф распорядился – к нему прибежал лилипут. Он поставил трап на место. Ему это как‑то ловко удалось, на раз‑два. Джеку разрешались получасовые перерывы дважды в день. В кабинете режиссёра плескался телефон. Иосиф, вернувшийся выпить кофе, поднял трубку.

– Что за вакханалия происходит у вас на площади? – это был министр культуры.

Иосиф не напрягался и разговаривал по‑приятельски:

– А, это развитие культуры в самом лучшем смысле. И бесплатно, кстати.

Из окна министерства, как заячьи уши, торчали два ботинка. Это министр сложил ноги на подоконнике.

– Продолжайте развивать культуру. Мне нравятся всякие странные штуковины. Очень интересно. Я бы с радостью сам погулял по площади, лет пятьсот не видел такого зрелища. Я почему спрашиваю. Мне звонил министр культуры мира и сказал, что до него дошли вести о вашей вакханалии. Я говорю, что не вопрос, сейчас узнаем. Вот, узнал, спасибо, передам ему.

– Вас понял, – ответил Иосиф.

– Люблю работать с профессионалами. Как дела, мой лысый друг?

– Несмотря на мои скошенные волосы вашим раскосым взглядом, приходится блуждать в джунглях невероятнейших курьёзов.

– Недурственно, весьма недурственно. Ну ладно, всего доброго. Главное, чтобы этот артист не призывал сместить царя.

– Такого не произойдёт. Цари уже давно в прошлом.

– И то верно. С тобой, дружище не поспоришь, мать твою.

– Твою мать.

– Нет, твою.

– Твою.

– Вот и поспорили. Блестящий вы персонаж моей биографии, – сказал министр.

– И вам того же.

Министр был, на самом деле, серьёзным человеком. Просто он развлекался во время обеденного перерыва, разбавив кофе‑брейк разговором с другом. Человек без юмора менее эффективен в делах. Он причёсывался, как Ретт Батлер и носил красивые недлинные усы, что говорило о его вкусе. Рубашку предпочитал белую в синеватую полоску и большим воротником, а сверху принципиально надевал коричневый вельветовый пиджак. Иногда он покуривал трубку. Но не из‑за тяги к курению – он презирал эту привычку – а из‑за качества своего портрета. Без трубки он был не так симпатичен – всё равно, что пароход без дымовой трубы – чёрте что.

Тем временем карлик собирал с народа деньги. Их они с Джеком делили на двоих. Проверить честность карлика возможности не было. И навсегда останется загадкой: обманывал ли карлик? Он проложил в толпе великанов коридор, поставил лестницу и сказал:

– Ваше величество, можете спускаться.

Джек спускался по трапу, удовлетворённый произошедшим. Во всём этом, конечно, отсутствовал смысл, но и бессмыслицы не было. Единственное – он сам себя не узнавал, будто воспарил и перестал себя наказывать переживаниями. Карлик протянул ему руку, но, поняв, что это лишнее, принялся разгонять людей с дороги к главному входу в театр.

– Не расходитесь! Антракт полчаса. Антракт полчаса! Не расходитесь.

Половина толпы разошлась, но это не помеха. Придёт другая половина. В Гольфстриме – не всегда одна и та же вода. Джек и карлик вошли в фойе. Коротышка слегка стеснялся и посмотрел вверх на Джека, как впервые на отца своей невесты.

– Ты такой талантливый мужик, – сказал он.

– Как тебя зовут? – спросил Джек, капая желтками яиц на узоры каменной плитки портретного фойе.

– Как это “как”? Разве непонятно? – в нём не умещалась возможность существования такого вопроса.

Джек испугался искренности своего помощника.

– Непонятно, ты уж извини.

– Меня зовут Карл, – каркнул карлик. – А от того, что я небольшой, в учебниках истории меня называют карликом. Прошу не спрашивать о моём возрасте. Это было бы ещё более бестактным.