Инферис
– Он вдовец. В Париже у него осталась семилетняя дочь.
– Это тебе на руку, Юна. Богатый вдовец! Осталось только получить развод, – в голосе отца слышались зловещие нотки.
– Эд, я тебя умоляю, прекрати! У нас нет причин для ссоры. Бертольд скоро уедет к греческим археологам и уже не вернётся!
– В самом деле?
– Да. И больше не останется никакого повода для праздника! Никаких тканей, музыки, смеха! Он подарил столько радости женщинам, уставшим от рутинной работы! И вы, мужчины, судите его за то, что не способны дать сами! – мать громко и безудержно плакала.
Этого я не мог вынести. Не мог слышать рыданий матери и злого, враждебного голоса отца. Они никогда не ругались! Никогда моя тихая и робкая мать не плакала навзрыд. Никогда мой сдержанный и умный отец не сыпал проклятиями и оскорблениями. Никогда в нашей квартире не раздавалось ни единого крика – живя в тридцати четырёхэтажном кондоминиуме, мы ценили покой среди более шумных и бойких соседей. Ценили верность и честность. Ценили наш уютный семейный мир, который на глазах разбивался вдребезги.
Я убегал на пустырь. Обычно там собирались ребята на кулачные бои. Я дрался, как мог. Под утро возвращался домой, еле волоча ноги. Глядя на меня, отец наскоро обрабатывал ссадины и синяки репараторным раствором и когда в полдень начинались занятия, от моих травм практически ничего не оставалось.
После того вечера мать словно подменили. Она стала реже приходить домой, и чаще всего была выпившей. В её тёмных глазах ещё оставались отблески былого веселья, но они тут же гасли, едва она сталкивалась с осуждающим и угрюмым взглядом отца. Он едва скрывал свою боль, но ничего уже не мог с этим поделать. Между ними росло показное равнодушие, скрывавшее чудовищные раны. Я продолжал вымещать свою боль в драках. Матери было плевать, где я и чем занимаюсь. Она разлюбила меня. Возможно, никогда не любила, но мой детский ум не смог этого понять. Или не захотел.
Однажды, вернувшись с занятий, я застал её, собирающей вещи. Вокруг неё кругами ходил отец и его голос звенел от едва сдерживаемого гнева:
– Ты никчёмная мать! И ещё более никчёмная жена! Убирайся к нему!
– Просто оставь меня в покое, – мать складывала вещи в чемодан и не поднимала головы. – Я уйду. Не могу больше жить с тобой под одной крышей!
– Ты забыла, как мы жили раньше. Ты на самом деле готова предать нашу семью?
– Ты тоже приложил свою руку к этому, – она демонстративно подошла к сетевой станции дома и удалила себя из базы жильцов. – Мы виноваты оба! Надеюсь, ты не станешь настраивать Марка против меня?
– О‑о, нет. Это без меня сделает ублюдочный торгаш, твоя новая любовь, Юна.
– Бог тебе судья, Эд. Он не бросит меня, как ты. Он будет до конца бороться за меня в любой ситуации! А ты просто слабак!
Я помнил её слова тогда, когда стоял на вершине холма, сжимая в руках верёвку от воздушного змея. Когда видел, как к земле летят огненные капли. Они с лёгким шипением входили в море и взметали волны. Те, поднимаясь, грозили перевернуть идущие в сторону Британии суда из Германо‑Австрийского альянса. Я слышал протяжные сигналы тревоги – они эхом разносились над водой, заставляя замереть всё живое в округе. У меня мелькнула мысль: война! Настоящая война началась!
– Неужели такой фейерверк устроили наши бравые франко‑бельгийские ВВС? – отец недоверчиво огляделся. – Вот только пиротехники перестарались!
– Разве учения бывают такими? – я чувствовал вспыхнувшую тревогу внутри.
– Нет, не бывают! – отец схватил меня за руку и рванул, увлекая за собой. – Если это не война, то почему нас об этом не предупредили?!
Мы побежали вниз, не разбирая дороги. Я порывался обернуться и посмотреть на расцвеченное пламенем небо, но рисковал снова свалиться в траву. В сторону порта уже летели военные самолёты. Рёв двигателей. Резко притихшие трассы. Высыпавшие из машин люди. Вой сигнализации. Сыплющиеся удары с неба. Где‑то вспыхнула сухая трава. Сзади доносился оглушительный треск и гул пламени. Где‑то там остался гореть бумажный змей, запутавшийся в кустах…
В тот день мы ещё не знали, что огненные всполохи – это отголосок упавшего в Сибири астероида. Слишком поздно мир узнал о нём. Слишком поздно спохватились военные, обещая сбить его прежде, чем он разгонится до пятидесяти тысяч миль в час. Однако эта задача оказалась им не по силам. Их удары ничуть не изменили траекторию движения и не раскололи его.
Самонадеянность. Тщетность. Фатальность.
Эти слова стали девизом на долгие годы, и человечеству уже не отмыться от этого клейма.
Спустя полгода учёные в деталях расскажут в телеконференциях о том, что радиус пришельца составил одиннадцать целых и семь десятых километра, а мощность – сотни тератонн в тротиловом эквиваленте. Это образовало кратер диаметром сто семьдесят четыре километра и повлекло за собой землетрясения, наводнения и последующее похолодание, которое не прекращается уже больше десяти лет…
Астероид назвали латинским словом Инферис, посчитав, что оно наиболее полно отражает суть преисподней, воспетой в книге Данте Алигьери «Божественная комедия». На телевидение приглашали пророков всех сортов и мастей, делали развлекательные шоу, на которых гадали, сколько кругов ада уже прошла Земля, а сколько ещё осталось. Отовсюду летели злобные предсказания, по которым нам всем была уготована роль удобрения для последующих обитателей планеты. Священники собирали вокруг себя толпы людей, обращали их в новые религии, множили богов, называя Господа «многоликим создателем» и придумывали изощрённые схемы, чтобы их умилостивить – от многоступенчатых ритуалов до замысловатых церемоний, поражавших своей роскошью. «У них одно имя – легион, – приговаривал отец, озадаченно почёсывая затылок во время очередной трансляции богослужения во имя новых двенадцати богов, – а суть одна: продажны все во все времена».
Когда мы с ним, запыхавшиеся и запылённые, вбежали в свою квартиру, я не знал, что моей матери уже нет в живых. Бертольд Ринальди, потомок итальянских священников и аристократов, бежал из города, бросив её в пылающей равнине. Исчез незадолго до падения горящих обломков, словно зная о том, что произойдёт!
«Бог тебе судья, Эд. Он не бросит меня, как ты. Он будет до конца бороться за меня в любой ситуации!»
Уже в бомбоубежище мы столкнулись с уцелевшей Магдой, которая по чистой случайности оказалась в центре города в тот день, и успела спуститься под землю через старую станцию метро. Размазывая по чумазому лицу слёзы, бывшая служанка контрабандиста призналась в том, что подслушала разговор Ринальди с женой:
– Я съезжу на склад и проверю, как там дела. Приготовь на ужин что‑нибудь лёгкое, – велел он, когда его водитель уже выносил набитый вещами чемодан и ларец с драгоценностями.
– Как насчёт индейки под вишнёво‑базиликовым соусом? – спросила тогда моя мать, боясь отвести взгляд от его лица.
