Искупление
С Хатисай учитель занимался отдельно. С ней они всегда разучивали более сложные элементы. Учитель Гон постоянно хвалил Хату за усердие и за то, что всегда добивалась того, чему страстно хотела научиться. Гон прекрасно знал отношение Айри к этим занятиям, так как та не раз врывалась во время урока и срывала образовательный процесс, в гневе поливая учителя самыми гнусными обвинениями.
Учитель, несмотря на небольшой свой возраст, но наличию некоторой мудрости, не обижался на мать Хатисай. С уважением относился к ее военному статусу и был искренне благодарен за ее заслуги перед свифским народом, который постоянно подвергался нападам и насилию со стороны вражеского клана.
– Когда вы выедете в Ти? – поинтересовалась всё же Хата во время недолгого перерыва. Ученики уже покинули небольшой зал для занятий, вместо окон которого, проем был затянут марлевыми полотнами, которые отстирывались раз в неделю от обильной пыли, что, естественно, оседала на них с улицы.
– Завтра. Нас ожидает четыре дня пути.
– Так скоро? А, правда, что Вас пригласили выступать прямо перед важными гостями и самим Главнокомандующим Ора́то?
– Правда, – почему‑то не сильно обрадованно отозвался учитель.
Гон – молодой мужчина лет сорока вообще редко выглядел счастливым. Хатисай была очень любопытна и мила, от чего на его лице изредка, но проявлялась морщинка от ненавязчивой улыбки. Он был добрым и сильным человеком, зарабатывающий на жизнь этими уроками.
– Эх, жаль мне с Вами нельзя, – искренне расстроилась она и приступила к тренировочным упражнениям по растяжке. Часто пластичной Хатисай аплодировали прохожие на улице, когда та по пути домой делала полный круговорот, вставая с рук на ноги.
– На дорогах неспокойно, Хата. Я бы в первую очередь, взял именно тебя. Но путь до Ти не близок и не безопасен. Прости. Ты еще блеснешь перед всеми и будешь прославлена на весь клан, – он по‑отцовски, как мальчишку‑сорванца потрепал ее по темноволосой макушке, и они продолжили занятие.
* * *
– Совершена диверсия, Главнокомандующий Мамэ́т. Подрыв колонны конного эскадрона близ провинции Сиро́зо привел к потерям ста шестидесяти воинов. Подозреваем, в Штабе – перебежчик.
– Тут и сомневаться нечего…, – пожилой Главнокомандующий гунънов Мамэт замороченно упер пальцами в висок, пытаясь рассуждать. Его вдоволь морщинистое от немалого возраста лицо стало мгновенно серым от давления тяжелых мыслей.
– Двое свифов взяты в плен. Пытали долго… Один издох, ни в чем не признавшись. У второго на кулаке – наколотый символ, характерный для жителя провинции Миццу. Молчит. Тяжелый стал. Переживет ли эту ночь? Не сознается.
– Хочешь сказать, что мы должны отправить лучшего лазутчика в провинцию танцоров и песнопевцев, чтобы развернуть наступательное движение?
– Миццу – далеко не невинное пристанище, Главнокомандующий. На территории расположены места для хранения нового оружия свифов, и сам изготовительно‑испытательный полигон. Агенты день и ночь работают над поиском любых сведений о методах разработки и создания подрывных ядер. Сопоставив факты и данные, мы нацелили внимание на Миццу. Полигон точно там.
– И что же ты предлагаешь, Каддо́? – заинтересованно обратился главнокомандующий к своему соратнику – генералу, который приходился по возрасту ему ровесником.
– Дайте распоряжение на отправку в Миццу нашего лучшего бойца. Мы располагаем точными данными, где ему будет нужно локализоваться для дальнейшей работы.
– На ум приходит лишь один воин, – задумался Мамэт и встал с места.
На нем с иголочки лежала форма лидера клана гунънов, который веками стремился стать единственным властителем в Адияко. Черный костюм, состоящий из куртки и игабакам, отличался от формы воинов лишь наличием огромного количества алмазных вставок в виде плоского круга, приравнивавших числу боев. Вся правая часть куртки пожилого Мамэта была усыпана ими. Подобными мог похвастаться и Каддо, который много лет служил клану бок о бок с самим Главнокомандующим, чем и заслужил свое высокое звание в штате командования.
Мамэт имел уважение, непререкаемый авторитет. Только вот его потомство: несерьезный и безответственный сын – Нара́н – пожелал не идти по стопам отца. В отличие от доблестного и бесстрашного лидера, слыл трусливым и корыстным характером, чем вызывал неподъемное разочарование своего пожилого родителя. Мамэт с рождения единственного и любимого сына мечтал, что когда‑нибудь вместе с ним будет нести службу во благо процветания клана, но, увы, этой мечте не суждено было сбыться.
Мамэт видел, с какой отдачей и преданностью служат другие молодые воины, и даже завидовал отцам достойных сыновей, понимая что никогда не испытает гордости за Нарана.
– Сын Хо́сока…, – подтвердил безмолвный выбор Мамэта генерал.
* * *
К чему приводит чрезмерное употребление солодового макаджи́на – можно прямо и безошибочно спросить у любого гунъна. И этот самый любой гунън ответит, что рвоты на всю ночь точно никому миновать не удастся. Любой, но не Амгу́л. Сколько бы ни выпил этот сильный и отважный воин, который в свои двадцать семь успел войти в штат военного командования со званием младшего генерала, и заслужить уважение и доверие самого Орато, не свалится без сознания от опьянения.
У Амгула было ровно столько затянувшихся на теле шрамов от боевых ранений, сколько было самих сражений с заклятым врагом – не счесть. Его отец – Хосок много лет служил советником Мамэта. Его стратегические планы несколько десятков раз приносили победы клану. Его отменность и гениальность, увы, привели к трагической смерти от клинка врага. Хосок и его супруга были найдены в своем же доме с перерезанными горлами. Амгул тогда был сослан на дело, от чего не смог повлиять на это событие и спасти родных.
Прошел всего год после закатного огня и захоронения праха родителей в земле предков в провинции Чокко́н, но Амгул с тех пор переменился: стал более жестким, малоречивым и резким в решениях. Мало кому доверял, ни с кем не дружил, но ценил и дорожил каждым воином своего отряда. Во время столкновений врага не щадил, в пытках лично никогда не участвовал, но направлял в методах выяснения сведения у пленных и часто добивался нужного результата.