Измена. Одиночество вдвоем

Сердце сдавило. И зажгло огнём в груди.

Куда там Данте засунул обманувших и доверившихся в своих адовых кругах? На нижнюю ступень?..

Больно‑то как!

Хоть вой.

Тихонечко встала и на цыпочках прокралась в кухню. Где‑то в холодильнике должна быть минералка. Холодная. С пузыриками.

Я вышла на балкон и, открыв застеклённый проём окна, вдохнула ночной воздух. Левее, на многие километры вдаль темнел лес за гладью водохранилища, мрачно нависая над городом и храня свои секреты тёмным и тревожным строем. А передо мной расстилалась вечно неспящая Ленинградка, уходя в Химки лентой огней. Жизнь продиралась вперёд. Несмотря на препятствия.

За демарш со свекровью было немного стыдно перед мальчишками. Надо будет объясниться. Нельзя поступать так с пожилыми людьми. С больными.

Но в глубине души ворочалась мыслишка «давно мечтала!» и радость, что теперь проблемы Ларисы Васильевны меня не касаются.

Так и не заснув до утра, я прикемарила немного с рассветом. Как начали пищать, чирикать и встречать майское солнце какие‑то пичуги, так я и уплыла в сон.

Разбудил меня телефонный звонок.

Вот чёрт!

– Настя! Что там у вас твориться? Что за ерунда с ковриками у двери, выталкиванием на ночь глядя и вышвыриванием с полицией? Что ты творишь! – возмущённо проговорила трубка голосом брата моего мужа.

 

 

Девятая глава

 

 

– Привет, Андрей, – усмехнулась я.

Как много родственников у моего мужа стало в моей жизни с его уходом.

– Прости, я накинулся на тебя утром с претензиями. Мне мама ночью позвонила. Я ничего не понял, – устало проговорил он.

– Твой брат ушёл от меня и собирается разводиться. А ваша мама… Ну, что сказать? Она приехала, как обычно, без звонка, на премьеру. И если раньше ей спектакль обеспечивал Лёша, то нынче я выступила со своей программой. И, усадив в поезд, отправила Ларису Васильевну домой. С проводником договорилась о помощи, – тяжко вздохнув разжевала я.

– Она больна! Она реагирует на всё как больной человек! У неё есть причины так себя вести! Ты должна быть снисходительна к её возрасту! – Андрей что, надеется на мою помощь в опеке над Ларисой Васильевной?

– Не настолько она больна, чтобы не понимать, что не стоит третировать моих детей в моём доме, – отчеканила я, надеясь на его понимание.

– Настя! Ты наверняка всё не так поняла! – Андрей добавил в голос душевность.

– Андрей… Приезжай и следи за своей мамой или забирай к себе. На меня не рассчитывай. Не стоит мне объяснять, как нужно понимать откровенное хамство Ларисы Васильевны, – ответила я брату моего мужа предельно внятно.

– Настя, Настенька, погоди. Не кипятись, – не успокаивался он.

– Думаю, что твоей Марте будет проще жить со свекровью, чем мне. Она же не так хорошо знает русский, зато всё правильно понимает. Прощай, Андрей! – сказала я и положила трубку.

Эти люди меня обложили! Всего‑то мама и брат мужа, а такие липкие оба, что, кажется, их целый колхоз.

На кухне звякнула посуда. Это мальчишки там хозяйничают. Надо вставать.

Всё тело болело. С чугунной головой я выползла из комнаты и с тоской оглядела беспощадную в дневном свете картину разрухи.

– Мам! Мы тут завтрак смастерили! Праздничный! – Женька выскочил из кухни и в открытую дверь кухни хлынул запах пережаренной яичницы.

И кофе!

– Вы молодцы. Меня пока нет. Может, после душа я немного оживу, – чмокнула я Женьку в щеку, шаркая ногами в сторону ванной и стараясь не дышать.

Надо что‑то делать с запахом кофе. Похоже, теперь навсегда этот запах будет ассоциироваться у меня с предательством и пошлостью.

Стоя под льющейся водой, я пыталась собрать себя из ночных обломков. Сыновья, вон, старались. Юра, умница, отвлёк Женьку от вчерашних разборок.

Хорошо, что на улице май!

Я села у открытого кухонного окна и залюбовалась сыновьями.

Мальчишки праздновали «День освобождения от барщины».

Пусть.

Прочитать лекцию об уважении к старости и её проявлениям в болезни я ещё успею.

Как получилось, так и получилось, что уж теперь.

– Раз у нас случился такой грандиозный бардак, то можем устроить перестановку. Подумайте. Может, стоит как‑нибудь подвигать мебель?

Есть повод провести генеральную чистку! Долой весь ненужный хлам на свалку истории!

Полдня я собирала по всей квартире Лёшкины вещи в коробки, чтобы упаковать и отправить его маме в Самару почтой.

Если ушёл, то нечего хранить у себя чужой хлам. У меня здесь не музей имени Алексея Лунского. Ни к чему мне здесь хранить его вещи.

В целом я довольно бездумно освобождала шкафы от его вещей, заодно пересматривая и перетряхивая своё.

Но иногда… Иногда я зависала с какой‑нибудь забытой безделушкой в руках, проваливаясь в свою память, как в колодец без дна.

Лёша зачем‑то бережно хранил в отдельной коробочке все свои дипломы. Ну, как дипломы. Он ведь так и не получил вышку. Говорил, что университет не научит зарабатывать деньги, а только потратит его время. Но при этом Алексей скрупулёзно собирал все свои бумаги по оконченным им курсам.

По менеджменту. По маркетингу. По стратегии развития чего‑то там… Целая коробка икеевская.

Если он её оставил, значит, на новом месте у него новая биография.

Шпион, блин.