К морю

– А вы с какой целью интересуетесь? – строго спросила Руслана, глядя на Николаса сверкающими задором глазами.

– Да я просто всё смотрю на тебя и понять не могу, где мы виделись и виделись ли… Но есть такое ощущение… Короче, мы случайно не могли в один садик ходить? На Лазурной улице.

Руслана на секунду задумалась, потом её глаза расширились.

– Да ла‑адно! Ты же тот мальчик, который сделал куличики для воспитательницы, да?!

– Тебя же в садике Русей называли?

– Да‑а, но теперь я предпочитаю, чтобы звали Ланой.

– Ничего себе, а мир‑то тесен! – засмеялась Сиэль, обожающая подобные ситуации.

– Погодите, а что за история с куличиками? – осведомился Дьюван.

– Там была очень красивая и добрая воспитательница, я сделал куличики, показал ей и говорю: «Это вам, я вас люблю!» Надо мной вся группа смеялась потом.

– Вообще‑то не вся, я оценила! – заявила Руслана. – По‑моему, это ужасно мило.

– Да он вообще милашка, – вставил Дьюван.

– А помнишь, как морскую свинку мыли в раковине?

– Конечно помню, это было нашим любимым развлечением! А помнишь…

Дьюван с Сиэль переглянулись и тихонько засмеялись.

– Кажется, им есть о чём поговорить, – констатировала Сиэль.

– Жаль только, что они не выяснили это раньше, – Дьюван бросил взгляд на часы. – Что‑то мне подсказывает, что в ближайшее время мы отсюда не уедем.

 

Руслана и Николас нырнули в общие воспоминания, и Сиэль с Дьюваном тоже заговорили о детстве, – а вместе с тем, конечно же, о море. Сиэль рассказывала, как влюбилась в него по картинкам и попросила у отца, уверенная в его всемогуществе: «Папа, сделай мне море!»

Папа посадил дочку на колени, серьёзно посмотрел в её глаза своими васильково‑синими и обещал, что обязательно сделает, если она будет умницей и подождёт. Сиэль кивнула головой, обвила ручонками папину шею, прижалась щекой к его рыжей бороде и мечтательно улыбнулась.

Ей было четыре года, когда папа сдержал обещание: взял дочку с собой в командировку, привёл на морской берег, присел на корточки и сказал ей на ухо: «Видишь, малышка, папа сделал море».

– До сих пор эта картинка перед глазами, – вдохновенно рассказывала Сиэль своему слушателю. – Красивая зелёная набережная, высокий берег и посеребрённая солнцем синева до самого горизонта…

– Твой папа молодец, – улыбнулся Дьюван. – После таких историй начинаю жалеть, что у меня не было отца..

Сиэль хотела спросить, как так получилось, но побоялась: слишком уж личная тема. Немного помолчав, она задала другой вопрос:

– А ты помнишь первую встречу с морем?

Дьюван мысленно улыбнулся тому, как Сиэль воспринимает море – как живое существо. Впрочем, он и сам, пожалуй, так его воспринимал, просто не отдавал себе в этом отчёта.

– Не помню, – с сожалением признался он и на несколько секунд задумался.

Опять её смех в ушах. Небо, брызги, солнце… Неужели я расскажу об этом? О том, что так берёг ото всех, о сокровенном, болезненном, родном… Она ведь начнёт задавать вопросы… Но так хочется, почему‑то так хочется именно сейчас, именно с ней поделиться этим воспоминанием.

– Зато… – Дьюван замялся, бросил взгляд на собеседницу – та смотрела с интересом и участием, – дёрнул плечами, будто скинул физически ощутимое напряжение, и закончил: – Зато помню, как сестра моя его в первый раз увидела.

И он, понизив голос так, что Сиэль приходилось прислушиваться (Николас с Русланой разговаривали очень энергично и громко) поведал, как показал сестре море и научил её плавать. Как она всей душой полюбила водную стихию, мечтала стать русалкой и подолгу не вылезала из воды.

Обычно Дьюван не говорил о сестре ни с кем, кроме Николаса и – очень редко, потому что они вообще общались редко, – мамы. Но стоило ему упомянуть Вельту в разговоре с Сиэль, как желание добавить подробностей, оживить в рассказе смех, радость и непосредственность любимой сестрёнки, зачем‑то влюбить в неё слушательницу, взяло верх и заставило как никогда красочно описывать вспомнившийся день. И когда закончился его рассказ о первой встрече Вельты с морем, прозвучал вопрос, которого Дьюван боялся, на который он не хотел, но вынужден был отвечать:

– А сколько ей сейчас?

– Было бы столько же, сколько тебе, – быстро, с искусственным спокойствием проговорил Дьюван, – но теперь ей всегда будет десять.

Первые пару секунд с лица Сиэль не сходила улыбка: она не успела осознать того, что только что услышала. А потом вдруг поняла, и внутри у неё как будто что‑то оборвалось. Она успела живо представить себе эту девочку, умилиться тому, с какой любовью относится к ней брат, согреться его пропитанным нежностью, светом и морским воздухом рассказом… И вдруг на всё это упала мрачная, леденящая душу завеса смерти. Смерти ребёнка, которая всегда кажется страшнее и несправедливее.

Что же могло случиться? Каково ему было? Бедные родители… Как ему на это ответить?

– Можешь ничего не говорить, – мягко сказал Дьюван, будто услышав её мысли. – Прости, что загрузил.

Сиэль хотела ответить, но Дьюван решительно отодвинул кресло.

– Кто‑то работать завтра собирался… Пойдёмте, кафе закроется скоро.

 

Они вышли на улицу, в сумеречные объятия по‑летнему тёплого вечера. В сквере напротив пели под гитару и звонко смеялись подростки, на небе загорались звёзды, в воздухе пахло цветами. Дьюван опустил стёкла в машине и включил музыку, которая веяла атмосферой свободы и приключений. Песни так успокаивали, а радостный смех Русланы был таким заразительным, что мрачная тень на душе Сиэль быстро развеялась. Девушки подпевали знакомым исполнителям и высовывались из окон; светлые волосы Сиэль и каштановые кудри Русланы развевались по ветру, на счастливые лица падал апельсиновый свет фонарей.

– Ник, возьми‑ка камеру, – движением головы Дьюван указал на бардачок. – Кажется, что‑то важное происходит.

Николас с готовностью включил устройство, повернулся к пассажиркам и принялся ловить мгновения. И неважно, что фотографии получались нечёткие и смазанные – на них была жизнь, молодость и беспечность, смеющиеся лица и горящие глаза.

– Дью, я карту памяти заберу с собой? – спросил Николас. – Девчонкам на память распечатаю.

– Бери, конечно. Вот и твоя остановочка, кстати.

– Отдыхай как следует, – наказал Николас другу, выходя на тротуар.

– Ну мам, – усмехнулся Дьюван.