Карта мира
Следующие сорок минут мы потратили на то, чтобы найти эту самую лодку. Мы шли вдоль берега, огибая высокие травы и колючие кустарники. Я исцарапала себе все ноги и руки и сто раз пожалела, что не надела всегда надежные джинсы. К тому же, грязь на моих ногах высохла, стала отпадать, отчего мои ноги чесались так, будто на меня напала стая комаров. Кстати, от последних я тоже отбивалась из последних сил. У берега их было пруд пруди.
Наконец, под одной ивой, в самых зарослях, будто спрятавшись, была причалена лодка. Она была длинной и узкой с закругленными носами.
– Что‑то она не вызывает у меня доверия! Что это за байдарка? Мы не перевернемся?
– Прошу вас, – граф подал мне руку и помог расположиться в лодке. После того, как я села на низенькую, плоскую, едва заметную скамеечку, вытянув вперед ноги, граф взялся за весло и успокоил меня словами:
– Я еще ни разу не переворачивался.
Я сидела как вкопанная, боясь не то, что пошевелиться, но даже дышать.
Я была уже однажды в такой ситуации. Мы катались на байдарках на прудах в университете. Был день открытия нашего турклуба. Я сама управляла неустойчивой лодкой. И даже смогла пройти трое из четырех ворот, правда один раз «задом». Зато с берега все очень аплодировали и радовались, что я и моя байдарка наконец‑то дошли до финиша, тогда как вначале моего пути зрители на это даже не надеялись. В тот раз я впервые ходила на такой посудине (судном байдарку назвать трудно) и считаю, что для первого раза очень даже неплохо справилась. К тому же участвовать в заплыве я вовсе не собиралась. Я вообще не походный человек. И поэтому сейчас, когда я сидела в байдарке (или как эту лодку называет граф) всего лишь во второй раз, мне было страшно. Нельзя сказать, что я безумно боялась воды, да и плавать я умела. Но сидеть мне было не очень удобно. Я оглядывалась по сторонам. Весла медленно рассекали воду и издавали характерный всплеск. Граф весьма ловко справлялся с поставленной задачей, будто и не был графом вовсе, а каким‑нибудь …мм…паромщиком из песни Пугачевой. Как‑то легко и энергично у него получалось…
Сбоку, чуть поодаль, я увидела двух белых лебедей, плавающих почти у берега. Невольно улыбнулась. Эти птицы ассоциировались у меня с любовью и счастьем…
До стен оставалось метров семь, и я воочию могла их рассмотреть. Они были сделаны из огромных каменных глыб, которые ближе к воде стали более окатанными, а в отдельных местах – и покрыты сырым зеленоватым мхом.
Граф развернул лодку влево. Теперь мы плыли вдоль этих стен, которые, казалось, уходили в небо далеко‑далеко, до самого солнца, и загораживали его так, что над озером нависла огромная тень, сделав воду почти черной.
Когда я устала смотреть вверх, я снова посмотрела по сторонам. Мы проплывали мимо кувшинок, и я, забыв про свой необъяснимый страх, решила дотронуться до белого цветка. Я слегка наклонилась влево, чтобы дотянуться до медленно уплывающей от меня кувшинки. «Байдарка» наклонилась вместе со мной. Граф заметил движение в моей стороне и с трудом удержал равновесие, однако, я этого самого равновесия и не удержала. Спустя секунду я очутилась в воде.
– Граф!
На мгновение я погрузилась в воду с головой, но быстро вынырнула. Вода оказалась довольно прохладной. Я чувствовала, что ноги начинают запутываться в водорослях и тине. Зато исчез зуд.
Граф живо подплыл ко мне и подал руку, (она оказалась теплой и приятной на ощупь). Однако забраться в байдарку обратно у меня не получалось: она то и дело норовила опрокинуться и увлечь за собой графа. Я устала барахтаться в бесполезной борьбе с неустойчивой лодкой.
– О, Евгения, – обеспокоенно проговорил граф, все еще держа меня за руку (в первый раз назвав меня по имени).– Как же вы могли умудриться выпасть из лодки, когда мы уже почти доплыли!?
– О, разве? – я глубоко вздохнула. Мои волосы превратились в тонкие сосульки и прилипли к лицу.
– Ну, да. Смотрите!
И действительно, до причала, вырубленного из стены, оставалось метров пять.
– Хорошо, граф. Я доплыву…
Я нехотя вырвала свою руку и поплыла. Графу ничего не оставалось, как взять весло и последовать за мной.
Причал представлял собой небольшую, в человеческий рост, выбоину в стене, в глубине которой виднелся какой‑то ход. Подплыв, я уперлась в каменные ступеньки, по которым не без труда и поднялась. Под водой они были очень скользкими, и для меня в босоножках на каблуках это было весьма неудобно и даже опасно.
Граф, подплыв к причалу одновременно со мной, все же не успел мне помочь. Он ловко вылез из лодки и привязал ее к железному крюку. Я почувствовала, что замерзаю. На этой стороне замка из‑за нависших деревьев, растущих прямо из воды, всегда была тень. Случайно прикоснувшись к каменной стене, я похолодела. Она была ледяной.
Граф взял меня за руку и повел к двери.
– Пойдемте, вам нужно согреться, – заботливо произнес он. – А то так недолго и простудиться…Вода в этом озере почти всегда холодная.
Мы вошли с ним в темный узкий коридор, отчего у меня по спине побежали мурашки, и даже наверно не от боязни темноты, а скорее от странного предчувствия, что я увижу впереди. Однако вскоре на стене появился горящий факел, а за ним еще и еще. Они тускло освещали узкую крутую лестницу, ведущую наверх.
Около получаса мы осторожно поднимались в этом сумраке. Граф шел впереди и нес факел. Наши тени причудливо плясали на стенах, и от этого становилось жутковато.
Ноги мои подкашивались, и с каждой ступенькой я думала: «Все, сейчас упаду», но снова штурмовала следующую. Да, я устала физически, ведь сегодня пришлось пройти столько, сколько я не ходила уже с курса третьего, когда мы были на практике по почвоведению. Однако не меньше я устала и морально. Эмоции переполняли меня, а так как они не могли вырваться наружу, (во всяком случае, пока), то голова гудела и истошно сопротивлялась. Усталость, слабость постепенно брали надо мной верх.
Однако мои мучения резко закончились.
Я поднялась на последнюю ступеньку, граф отошел в сторону, и в глаза ударил яркий свет. На минуту я ослепла.
Когда, наконец, мои глаза привыкли, я увидела, что мы находимся в огромном зале с высокими потолками. Пол был устлан паркетом удивительного узора и был гладким, как каток. На мощных стенах висели картины неизвестных мне авторов, на которых были изображены живописные пейзажи и портреты важных персон в роскошных платьях и шляпах. Окна зала были небольшими, прямоугольными с аркой наверху, и располагались почти под самым потолком; они были украшены разноцветной мозаикой с незамысловатым сюжетом. Между картинами кое‑где висели, кое‑где стояли позолоченные подсвечники – канделябры. С потолка свисали огромные овальные люстры, также усыпанные свечами, отчего зал казался невероятно светлым и уютным. Со всех сторон стояли деревянные стулья и скамеечки, обитые красивой и дорогой тканью, вышитой золотом.
– Я сплю, – пробормотала я. Граф лишь улыбнулся уголком рта.
Не успела я налюбоваться великолепным залом, как в него вбежала запыхавшаяся пожилая женщина. Она была полной и наверняка страдала одышкой. На ней было пышное бежевое платье с шуршащей юбкой, сверху которой был завязан симпатичный желтый фартук. Волосы ее были седые и завязаны на затылке в смешной пучок. Лицо ее показалось мне приятным, но она была явно чем‑то взволнована.
Подбежав к нам, милая толстушка сделала что‑то вроде реверанса и, подняв голову, быстро заговорила:
