Кавказский синдром
На улице остро пахло весной, и Вере непреодолимо захотелось ощутить вкус жизни, захотелось любви, счастья, на миг отбросить все свое обыденное бытие, как надоевшую и вышедшую из моды одежду. Наконец, она отыскала свой джип среди колонны припаркованных машин, пискнула сигнализацией и тут же выудила из бардачка пачку влажных стерильных салфеток. Она с наслаждением вытерла руки, скомкала салфетку и дернула на себя ручник. Мощный двигатель взревел, и Вера на газах выехала с ресторанной парковки.
* * *
До конноспортивного клуба, хозяйкой которого Вера была вот уже три года, она добралась ближе к вечеру. Настроение по прежнему оставалось безнадежно испорченным. Вера решила, что дел на нее сегодня хватит – узнает, все ли в порядке и немножко выездит недавно купленную сноровистую кобылу. Да, решено – прокатится и сразу домой. То есть, не в городскую квартиру – в Москву возвращаться будет уже поздно – застрянешь в пробке намертво, а на дачу, к отцу. Благо, ехать от клуба пять минут – она специально выбрала это место неподалеку от родового гнезда, чтобы, в случае необходимости, можно было спокойно заночевать поблизости.
Навстречу ей тут же бросилась Машка – девчонка лет 14, из местных, поселковых. Лошадей она обожала с детства, вот и прибилась к клубу. Приходила каждый день, помогала на конюшне. Денег не просила, только смотрела преданно, как щенок, чтобы не прогоняли. Вера ухитрилась как‑то выделить ей официальную ставку, не полную, конечно, а ровно столько, сколько позволялось по трудовому кодексу работать подростку.
– Вера Николавна, – зачастила Машка, – такая радость! У Фухтели жеребенок родился. Такой хорошенький, серый, в яблоках!
– Пополнение в рядах? Замечательно! – улыбнулась Вера. Вот уж, действительно, первое приятное событие в этот отвратительный день.
– А это новая лошадь, Гейша, что‑то нервничает, – озабоченно сообщила Машка.
– Дурит? Ну, сейчас я ее навещу.
Вера решила, что жеребенка посмотрит позже, и направилась в конюшню, сразу к стойлу Гейши. Гнедая лошадь с белым пятном на лбу, поджарая, длинноногая, и в самом деле нервничала – фыркала, выворачивала шею, косилась на хозяйку вишневым горячим глазом. Привезли ее только два дня назад, она еще не привыкла к новым условиям, не желала признавать ни конюхов, ни хозяйку.
– Ну что ты, что ты, милая? – Вера осторожно похлопала ее по шее, погладила ладонью морду. Лошадь оскалилась, и Вера едва успела отдернуть руку – еще немного и укусила бы. – Шшш… Не балуй! Все хорошо! Сейчас выездим тебя.
Она набросила повод, попыталась застегнуть уздечку. Гейша упрямилась, но Вера, действовала уверенно, вставила трензель и подтянула уздечку вверх. Оседлав лошадь, она вывела ее из конюшни и вскочила в седло. Гейша поначалу артачилась, поворачивала к Вере голову с прижатыми ушами, явно угрожая тяпнуть за колено. Вера продолжала успокаивать ее голосом, и, в конце концов, Гейша, кажется, образумилась, спокойно порысила к воротам.
Вера поехала через поле. Темная, недавно освободившаяся от снега земля, тянулась почти до самого горизонта, даря ощущение простора, воли, почти полета. Далеко впереди белели в сумерках низкие домики поселка, располагавшегося по ту сторону шоссе, тускло блестели купола недавно отстроенной церквушки. На небе разгорался поздний апрельский закат – рваные розовые полосы чередовались с серо‑сиреневыми.
В прохладном воздухе пахло свежей, оттаявшей под первыми солнечными лучами землей, пробивающейся травой. Легкий ветер приятно холодил виски, мерные движения лошади убаюкивали, укачивали. И от этих ощущений – ровного монотонного движения, заполняющего грудь воздуха, на душе у Веры сделалось легко и свободно. Как она любила это ощущение свободы, почти невесомого парения, когда казалось, что все наскучившие земные дела позади, и ничто больше не беспокоит, есть только она и небо над ее головой. В такие минуты верилось, что жизнь только начинается, она совсем еще молода, впереди ждет множество чудес и нужно надеяться на лучшее.
Вдруг впереди, на кромке поля, рядом с первыми домами Сосновки что‑то тяжело разорвалось, в небо взлетела яркая изумрудно‑зеленая ракета, рассыпавшая вокруг светящиеся брызги… Гейша тут же рванула в сторону, дернулась и понесла. Вера едва успела откинуть корпус назад и упереться в стремена. «Спокойно! Спокойно! Не паниковать!» – командовала она себе, пытаясь натянуть повод. Ветер, еще недавно нежно гладивший виски, теперь бешено летел в лицо, сдавливая дыхание, трепал волосы.
Вера пыталась завернуть лошадь на круг, но та не слушалась. Дернувшись, кобыла встала на дыбы, и Вера едва успела прижаться к горячей, мокрой от пота, нервно вздрагивающей спине животного. «Сбросит!» – поняла она. Но всаднице удалось удержаться в седле. Гейша пригнулась к самой траве и снова галопом понеслась вперед. Комья земли, вылетавшие из‑под копыт лошади, хлестали Веру по ногам, по бедрам. Вера тянула повод то вправо, то влево – Гейша не унималась, мчалась к краю поля. Впереди пролегало шоссе, уже отчетливо видны были пролетающие на полной скорости машины.
– Стой! Гейша, стоять! – отчаянно закричала Вера, не справившись с голосом.
Неожиданно, словно из ниоткуда, появился какой‑то мужчина. Минутой раньше Вера и не видела, что рядом кто‑то есть. Откуда он взялся? Из‑под земли выскочил? Куда он лезет, идиот конченный! Сейчас прямо под копыта угодит.
– В сторону! – крикнула ему Вера. – С дороги!
Но мужчина, не слушая ее, бросился наперерез понесшей зверюге; прыгнул, казалось, под самые копыта; ухватился за повод и повис на нем всей своей тяжестью.
Гейша замотала головой из стороны в сторону, дернулась вперед, протащив незнакомца несколько метров по земле. Но тот не отпускал поводьев – вцепился намертво. Вера видела очень близко его крупные, сильные, крепко сжатые кулаки.
Гейша взбрыкнула, заржала и остановилась так резко, что Вера едва не вылетела из седла. Мужчина поднялся, отряхиваясь от прилипших к брюкам комьев земли.
– Зачем вы это сделали? Кто Вас просил сигать под копыта лошади? – спешившись, спросила его Вера. Она не успела еще отдышаться, опомниться после бешеной гонки, и голос прозвучал резко, пожалуй, даже гневно. – Она бы покалечила вас!
Сейчас она смогла как следует разглядеть своего спасителя. Теперь понято, почему она сразу не заметила его. В сумерках, на фоне простиравшегося почти до горизонта недавно вспаханного поля она просто не рассмотрела его, одетого, в темно‑зеленые армейского покроя брюки и бурую бесформенную куртку‑толстовку – словно специально для того чтобы быть почти не различимым в полутьме. Мужчина оказался высоким; и, соскочив из седла на землю, она поняла, что на него придется смотреть снизу вверх.
