Клуб анонимных мстителей

С трудом взяв себя в руки и усевшись, певица окунулась в воспоминания. Ее речь сопровождалась хлесткими безжалостными эпитетами и пугающе‑агрессивными гримасами. Ведущий своими вопросами умело направлял рассказ в нужное скандальное русло, стоя с таким видом, будто испытывает ни с чем не сравнимое блаженство.

История оказалась гаденькой и, увы, не такой уж редкой. Молоденькую, подающую надежды певицу из далекого городка направили на музыкальный фестиваль, жюри которого возглавлял «этот гнусный червь, непонятно с какой стати провозглашенный чуть ли не лучшим композитором страны». Когда талантливая девушка вышла в финал и ей уже прочили Гран‑при, мэтр завлек ее в свой гостиничный номер под предлогом обсуждения итоговой композиции. Там и последовало недвусмысленное предложение…

– Представляете мои ужас и омерзение? Я – совсем еще ребенок, первая поездка без мамы, и тут такое! А ведь возносила его до небес, еще радовалась по глупости: такой творец, полубог с музыкального олимпа, хочет дать мне – мне, простой девчонке! – совет по поводу репертуара, – с горечью ухмыльнулась певица. – Конечно, убежала, врезав ему хорошенько по яйц… ох, простите, трудно подобрать приличные слова… И проиграла конкурс. «Прокатили» в финале, без объяснения причин, словно и не было предыдущих двух дней восторженных отзывов. А потом меня будто не стало, на долгие семь лет. Одно слово этого монстра – и нет человека. Не принимали в институт, снимали с конкурсов, не приглашали участвовать в концертах. Иногда я сама начинала сомневаться, существую ли на самом деле. Оставил от меня пустое место – врагу такого не пожелаешь!

Дама потерянно уронила голову, словно эмоциональная речь высосала из нее все силы. Мы с Анькой молчали, сосредоточенно глядя в экран, притихла и впечатленная студия. Даже обычно не в меру активный ведущий держал паузу, осознавая неуместность любых комментариев. Наконец певица подняла глаза, теперь напоминавшие колодцы с темной водой, и тихо произнесла:

– Семь лет жизни… и из‑за чего! Я никому не рассказывала об этом, даже маме, – мне было так стыдно! Это сейчас на каждом углу кричат про домогательства, а тогда… Другая жизнь, другое воспитание – вряд ли удалось бы оправдаться. Но мне все‑таки повезло: пошла работать на завод в своем городке, там по счастливой случайности попала в ансамбль самодеятельности, меня снова стали выдвигать на конкурсы. Пришли иные времена, это чудовище уже не было таким всесильным. Начала петь романсы, народные песни, постепенно, как говорится, раскрутилась. Сейчас у меня есть все – публика, признание, концерты. Но иногда я думаю, насколько легче, продуктивнее, счастливее была бы моя жизнь – в первую очередь творческая – без этого ужасного случая…

Камера крупным планом выхватила лицо немолодой певицы. Она смотрела прямо на нас – молчаливо протестуя, негодуя, обвиняя человека, которого уже не было на этом свете. По щекам, оставляя бороздки в толстом слое телевизионного грима, струились слезы.

По экрану пробежали титры, а потом вдруг возникла надпись «Вместо послесловия». Перед нами предстали певица и Рудольф Карлович, о чем‑то тихо беседующие после эфира и, похоже, не подозревающие, что их продолжают снимать. Наш дирижер явно утешал даму, которая то и дело прикладывала к глазам бумажный носовой платочек и что‑то эмоционально говорила. Среди бессвязного бормотания вдруг четко прозвучал обрывок фразы: «есть и другие, я точно знаю, наши случаи – не единичные. Наверняка кто‑то еще согласится обнародовать…»

Картинка сменилась, на экране опять возник ведущий, эмоционально замахавший руками:

– «Нет ничего тайного, что не стало бы явным», сегодня мы лишний раз убедились в этом. И, судя по всему, в этой истории рано ставить точку. Наши редакторы продолжают работу. Если вы попали в похожую ситуацию или стали жертвой данного конкретного человека, звоните по телефону, указанному на экране. Пора на всю страну сказать «нет» харассменту и плагиату. «Ничего, кроме правды» – таков наш девиз. На этом – пока все. После нас – вечерние новости, не переключайтесь!

– Вот это да, – ошеломленно протянула Анька и потянулась к пульту, приглушая звук телевизора. – Рит, ты понимаешь, какой хайп поднялся? И в кои‑то веки – совершенно справедливо! Офигеть, это же федеральный канал! Телевизионщики своего не упустят, скоро от славы этого «композитора» не останется и следа. А всю эту кашу заварила ты, серая кардинальша! Ну не молчи, скажи, наверняка обидно, что не поставила под статьей свою фамилию?

Нет, мне не было обидно. Напротив, я радовалась, что так и осталась «ноунеймом». Если честно, меня потрясли масштабы, которые приняла эта ситуация, хотя с моим талантом вляпываться в авантюры следовало ожидать чего‑то подобного. «Хайп», «ящик», «харассмент» – все это было бесконечно далеко от моей заурядной, если не считать мелких досадных «приключений», жизни. Стоп… неужели я начинала сожалеть о том, что эта самая жизнь перестает быть заурядной?

Я вспомнила харизматичного Гения, патлатого богемного Алика, раздавленного унижением дирижера, худенькую Юлечку с искаженным восприятием собственного тела – и минутную слабость как рукой сняло. Ажиотаж и телепередача ничего не изменили. Зло все так же подлежало осуждению, а справедливость по‑прежнему стоило восстанавливать – и плевать, какими средствами. Мне все так же отчаянно требовалась поддержка. Но теперь у меня были люди, готовые эту поддержку оказать. Сообщество единомышленников, частью которого я стала. И нас ждали новые великие дела на благо клуба.

 

* * *

 

Креативность покинула мой обычно изобретательный разум – ничего не оставалось, как расписаться в этом на очередном нашем собрании. То ли все мои творческие силы ушли на статью об украденной мелодии, то ли ответственность «серой кардинальши» давила, но мне пока не удавалось подсказать решение очередной задачки.

Мила сегодня отсутствовала, и у дверей нас встречал один из громадных сотрудников службы безопасности. Я не могла точно сказать, видела ли этого парня прежде, – все эти медведеподобные охранники были на одно лицо. На вопросы о Миле Гений лишь отмахнулся: мол, ничего страшного, приболела, навещать не надо, скоро придет в норму.

Мне стало немного не по себе – обычно вежливый и предупредительный с остальными, к своей верной, беззаветно преданной помощнице он относился с нескрываемым пренебрежением. С другой стороны, я ощутила нечто вроде облегчения, ведь в присутствии Милы мне с самого первого дня было неловко за знаки внимания, источаемые в мой адрес ее боссом. Словно я в чем‑то виновата!

А знаки эти были, пусть и малозаметные. Взять хотя бы сегодня… Мы долго ломали головы над тем, как помочь Юлечке. Чтобы думалось легче, Гений объявил перерыв и решил угостить нас каким‑то нереально вкусным кофе, привезенным из‑за границы благодарным клиентом. В другое время этим занялась бы Мила, но в ее отсутствие Гений попросил о помощи Аньку. Та зашлась от радости и поспешила за психологом, который, уже выходя из зала, незаметно для нее улыбнулся и задорно подмигнул мне. Словно хотел сказать: «Конечно, я предпочел бы пообщаться с тобой, но потерплю немного твою болтливую подругу, чтобы не обижалась».

А этот «офигенный мужик» в самом деле был отличным психологом… Сейчас, когда наша группа постепенно сплачивалась, он все явственнее становился лидером, который несет ответственность за каждого. Гений, казалось, был в курсе всех наших дел и безошибочно угадывал малейшие перемены в нашем настроении. А с женщинами по‑прежнему держался так, что любая чувствовала его искренний интерес именно к своей персоне. Интересно, была ли у него подруга? Может быть, жена? И что связывало его с Милой?