Лис. Град проклятых

– Тебе, богатырь, не понять старого иудея, – покачал головой. – Мой народ издревле всеми гоним, издревле не имеет своей земли и нам не устают об этом напоминать, даже если чужая земля становится родной. То, что ты сказал – правда, да лишь половина ее. В трудные тяжелые времена народ – особенно зол, а зло – родня ненависти. А ненависть – жгучий яд, отрава которого затуманивает даже светлый ум. Людей все меньше в Турове и округ него. Даже на этом безопасном, как говорят, тракте – встречаются пустые села – ты их видел сам.

Лис кивнул – такое не заметить сложно. Остатки порушенных, заросших буйной зеленью домовин и изб, при одном приближении, к которым медальон на груди ровно с ума сходил, пыхая холодом и дрожа. Там не было ни единой живой души, а новые нечистые хозяева не ведали о законах гостеприимства. Старик продолжил:

– Когда у людей беда, чужое счастье ярит и жгет душу, а когда счастливый еще и чужак племенем – это рождает ненависть. Чем меньше людей в Турове, тем больше заметно чужое счастье. А что делает старого иудея счастливым? Крыша над головой, сытые дети, трудолюбие и дела что спорятся. Разве это много? Ты не поймешь, боярин старого иудея, а я знаю, как бывает. Вот и решил уходить, пока все не слишком плохо.

– Потому что в многолюдном Чернигове ваше счастье будет не так заметно, – кивнул ему Лис. – Я понял тебя, отец. В твоих словах есть своя мудрость. Не обижайся – мне и вправду не понять. Я человек меча.

– Так и есть.

– Ты слышал о пророчестве?

– То ваше, христианское пророчество, боярин. Слышать‑то слышал, но вот… – иудей замялся.

– И в него не веришь? Неужели у вас нет пророчеств?

– Нет, – пожевав сухие губы, ответил иудей. – У нас мудрость, передаваемая от отца к сыну и далее. Мудрость, которую копят сотни поколений.

– И что же она говорит, ваша мудрость?

– Что старому иудею с его семьей надо уходить в Киев! – улыбнулся Иезикииль.

– Я еду из Киева чтобы служить и защищать всех – и вас тоже. Не веришь, что дружина, которую собирал Черномор – справится?

– Верю‑верю, – заверил старый еврей. – Но таки верится мне в это лучше в стольном граде, чем в малом городишке.

Боярин кивнул. Искоса посмотрел на связанного пленного степняка – попытать толком того не удалось – времени до заката было в обрез. А теперь тот и вовсе лежал без чувств – многочисленные ранения его окончательно сломили.

– Кто такой Зверь, отец? Может, слышал? Если желаешь расплатиться, то вести были б неплохой платой мне.

Старый иудей мелко покивал, задумался, тоже глядя на связанного степняка.

– То лучше у тысяцкого в Комышелоге спросить.

– Но что‑то ведаешь?

– Слыхивал, как же. Вот уже с месячишко в городке неспокойно из‑за него. Шайка промышляет ночью одинокими путниками да небольшими компаниями. Иной раз – просто ограбят, а иной – одни кости остаются от людев, ровно волки лесные рвали. И ежель людишек поболее чем двое – обязательно одного оставят – чтоб, значит, сказывал – то мол, послание от Зверя – ему надо кланяться как господину – и тогда ничего дурного делать боле не будет.

– Что за чушь? – возмутился старый воин, но иудей лишь развел рукам.

– А я что? То слышал – то и говорю. Нам, иудеям в такое лезть не с руки.

Мирно сопящий крепким сном Лесобор вдруг резко вскочил, ощерившись, а дети старика, жавшиеся друг к другу воскликнули что‑то неразборчивое и указали на темный край леса с противоположной стороны. Воины и рыцарь у второго костра схватились за оружие.

Из леса выплыло нечто. Вскочившему на ноги со всеми Лису это вначале показалось сгустком тумана, но нечто стало обретать полупрозрачную человеческую форму. Медальон ощутимо похолодел, и витязь положил руку на рукоять верного меча. Семейство старика забилось в телегу, ощетинившись всем, что могло бы служить оружием. Оборотень схватился за арбалет, собираясь метнуть стрелу, но боярин жестом его остановил. Существо не двигалось с места, замерев в полутора десятках шагов от огня, будто разглядывая собравшихся.

– Слава Иисусу Христу! – могучим басом пророкотал Лисослав.

– Во‑веке веков, – после недолгой паузы отозвалось гудящим шепотом нечто.

– Приветствую тебя, скиталец, – Лис убрал руку с рукояти меча. – Присаживайся к костру, коли нет в тебе злого умысла, а коли есть – не обессудь.

– Не надо его к костру, – сдавленной мышью пискнул старик.

– Он славил Христа, он не зло, – отрицательно качнул головой боярин, видя, как чужак медленно приближается.

– Ну и что?

– Как что? Нежить во злобе своей не терпит такого.

– А вдруг он – иудейская нежить? Тогда ему плевать на такое!

– Старик, а ты часто встречал в этих землях подобное?

– А вдруг – этот первый?

Призрачный гость приблизился к костру достаточно, чтобы можно было рассмотреть его призрачную фигуру – это был немолодой воин с длиннющими усами, спускающимися почти до пояса, в пробитой кольчуге и помятом шлеме, с мечом в ножнах.

– Благодарствую, – прошелестел призрак воина, и Лис понял, почему он шепчет: на горле у пришельца зияла большая дыра – толи от стрелы, толи от копья. – В наших землях ныне забыли об вежестве. Ты первый кто пригласил к теплу за долгие годы, боярин. Видать старые традиции еще не перевелись в этом мире.

– Тяжелые для Руси времена, – согласился Лисослав. – Откуда ты, витязь?

– Из дружины князя Аскольда.

– Один из первых христиан среди бояр? – догадывается боярин. – Сейчас христиан не в пример больше.

– Такие были времена, боярин.

Взгляд призрака уперся в медальон на груди десятника – и черты лица существа перекашивает.

– Убери, – еле слышно шелестит он.

– Почему?

– Убери, прошу. Потом скажу.

Лис спрятал медальон за пазуху.

– Ты слышал о пророчестве?

– О нем все слышали, – шепчет дух. – Дружина, которая будет спасать человечество.

– Веришь в нее?

– Я ее вижу, – был ответ. – Вижу и знаю, что вы, люди, делаете все, чтоб оно сбылось. Но никто не знает, чем пророчество оканчивается.

– Не разговаривай с ним, добрый сэр, – рыцарь с рукояти меча руки не убрал. – Он может заморочить голову и смутить дух.

Боярин досадливо скрипнул зубами, но ничего не ответил рыцарю. Ничего на это не сказало и призрак, и десятник продолжил.