Литера «Тау»

– Я тебя вытер, – очень нехорошим голосом напомнил Ансгар. – Если не покажешь, что на тебе написано, запылю снова. Это очень противно, поверь мне. Я вот, например, не выношу.

*

– Вы шантажировали мою книгу? – на мертвом лице Хельмара, казалось, вот‑вот отразятся эмоции.

– Нет, я просто напомнил ей о чувстве благодарности, – сказал некромант с базарными интонациями. – Надо отдать ей должное, она отреагировала быстрее, чем большинство так называемых воспитанных людей.

– Вы удовлетворены? – церемонно спросил хранитель.

– Посмотрим. Где тут у вас читальный зал?

*

Печатный труд оказался настолько увлекательным, что доктор Мерц чуть не забыл, зачем, собственно, пришел сюда и что хотел найти. Только когда случайно увидал абзац о воскрешенных и их числе, вспомнил.

«…большое скопление мертвых в одном месте невозможно, потому что они всегда влияют друг на друга – читают мысли – создавая общее ментальное пространство. Энтропия в этом пространстве возрастает настолько, что никаких слаженных действий эти армии выполнять не могут. И, если пять или десять мертвецов еще могут отличать в своей голове собственные мысли от чужих и действовать сообразно принятым ими решениям, то, начиная с дюжины, количество поднятых мертвецов считается балластным. Мертвецы запутываются в своих и чужих командах, замирают и, из‑за больших мысленных усилий сходят с ума или даже рассыпаются в прах. Одно время даже существовало такое выражение, как тринадцатый мертвец – субъект, после появления которого поднятое сообщество перестает выполнять положенные ему функции».

– Вот, собственно, и все, – сказал Ансгар. – И это стоило скрывать за несуществующим адресом? Там есть куда более скандальные сведения.

– Если все будут это знать, вас перестанут нанимать для массовых воскрешений, – предположил Ваня.

– Да…

Ансгар задумался. Какая‑то мысль возникла и ускользнула.

Вложить душу. Массовые воскрешения. Массовое вложение души. Если вкладываешь душу в мертвеца – она умножается на соседнего мертвеца и так далее, пока не наступает путаница. А если осеняешь идеей живого – она не умножается, а отнимается. Личность – сложна. Толпа – примитивна, ибо способна усредниться до одного стремления, отминусовав все составляющие ее души. Мертвецам это явление кажется неправильным. Мертвеца трудно обмануть, он видел изнанку мира со всеми его рычагами. Живому можно дать фальшивую душу, он может сделать ошибку, может поддаться власти дьявола, может… Армия не может быть мертвой. Только живой.

Так Ансгар размышлял довольно долго, сам не понимая, прочитал он это, или додумался. Придя к определенному выводу, он сфокусировал взгляд на страницах и снова увидел неразличимые знаки.

– Хельмар! – крикнул он в темноту. – Мы закончили.

Он понял, почему Хельмар при взгляде на него вспомнил Рудольфа. Это Рудольф когда‑то заставил реку вспучиться хребтом и посадил властвовать человека, которого по какой‑то своей странной прихоти считал усредненной идеей всего. И все тот же Рудольф своротил горы и выстроил их руслом, когда его протеже сыграл свою роль. Какая тайна крылась за этими действиями? Что это было – обычная игра гордыни или высший замысел, спасение человечества от чего‑либо более страшного, чем та война, которую оно пережило?

Вот бы спросить. Но только не у кого.

*

– Вы задержались на десять минут, – сказал Хельмар с некоторым беспокойством. – Вам нужно быстрее уходить.

– А что тут будет? – спросил Ваня.

– История этой библиотеки такова, что иногда после наступления темноты в ней могу оставаться только я.

– Я понял, – быстро сказал Ансгар, хватаясь за ручку двери. – Но почему? – на этот раз спросил он, а не Ваня.

– Уходите! – прошипел Хельмар. Помявшись немного, понял, что пояснений не избежать и нехотя продолжил: – Не все книги попали сюда мирным путем. И часто связанные с ними истории… продолжаются тут. Мне это не грозит ни чем особенным, но вы ведь живой человек.

*

– Вот почему Интайр так беспокоился, – ворчал Ансгар, когда они спускались по темной лестнице. – Социальные осложнения – его фобия.

Они миновали один лестничный пролет, повернули и уже собирались было ступить на первую ступеньку следующего, как вдруг доктор Мерц остановился.

– Где Хельмар?

– А что?

– Лестница.

– А что с ней не так? – удивленно спросил Ваня.

– Смотри.

Господин Мерц указал на старые, покрытые многими слоями краски чугунные перила. В темноте было не очень хорошо видно, на Ване показалось, но они покрыты чем‑то мутным. Он коснулся этого пальцем.

– Просто вода.

– Бестолочь. Они холодные. И чем ниже, тем холоднее. – Некромант спустился на несколько ступенек. – А здесь вообще мороз. И он поднимается вверх.

Ваня обхватил перила и замер.

– Я не чувствую холода, – грустно сказал он.

– Надеюсь, это тебя не деморализует прямо сейчас. Идем быстрее.

Спустившись еще на несколько ступенек, Ансгар заметил, что перила покрыты инеем.

– По ощущениям здесь уже минус пять…

– На улице плюс десять, – заметил Ваня.

– Что бы я делал без твоих ценных замечаний.

Они спустились еще немного.

Показалась темная прихожая, в конце нее обозначился выход. Только выглядел он непривычно светло. Сделав еще несколько шагов Ансгар Фридрихович сквозь пар от собственного дыхания разглядел сияющую, покрытую снежными кристаллами дверь.

– Замо́к заморозило, – сказал Ваня, попытавшись эту дверь открыть. – Вам не холодно?

– Нет, Иван, мне жарко! Запарился, пока спускался! – съязвил некромант, кутаясь в свою дешевую короткую куртку. По его ощущениям температура здесь, внизу, упала градусов на двадцать. – С‑сейчас п‑получу т‑тепловой удар.

– Нам придется вернуться, – Ваня смерил его взглядом. – Еще не хватало, чтобы вы простудились.

Наверху между тем послышались шаги и шорохи; можно было бы решить, что вернулся Хельмар, если бы не странное эхо этих шагов, раздававшееся словно бы с разных сторон; Хельмар так не ходил.

– Боюсь, что п‑простуда – это самое м‑мягкое, что мне тут грозит, – сказал доктор Мерц, прислушиваясь.