Литера «Тау»

– А где теперь сам Венглер? – Хельмар нахмурился, и Ансгару показалось, что его пыльный взгляд на миг прояснился.

– Хельмар, даже если бы я не знал, кем вы б‑были при жизни, я бы понял это по оставшейся у вас привычке допрашивать. Однако, позвольте мне заметить, что в н‑настоящий момент на ваши чекисткие причуды уже нет времени, и с вашей стороны неплохо было бы сначала закончить свой собственный рассказ. Чтобы мы поняли, что нам делать.

Хельмар безголосо рассмеялся, покорно кивнул и бессознательно, вслед за некромантом, поежился от подступающего снизу холода. Потом, словно приняв какое‑то решение, посмотрел некроманту в глаза.

– Они пришли не дать мне развоплотиться. Мне было пятьдесят семь, когда меня расстреляли и через два дня воскресили. Я ровесник Витольда и… века.

– То есть, это было в пятьдесят седьмом, и ваш срок пребывания в посмертном виде должен был закончиться симметрично, в 2014‑м?

– Да. Почти год назад. Но в тот день пришли мстители и заморозили меня. И теперь они приходят каждое полнолуние. Вот, – он поднял руки. Контуры пальцев стали размытыми, частично превратившись в тень.

– Это что, и я так же стану таять, когда придет мой срок? – спросил Ваня.

– Да.

– Если за тобой не явятся мстители, – напомнил Ансгар.

– Всех их я знаю, – сказал Хельмар, – все они были в свое время владельцами многих из этих книг. И все он были мной уничтожены.

Ансгар посмотрел ему в глаза, потом перехватил взгляд Ивана, направленный на Хельмара.

Бесполезно кого‑то защищать, подумал он. Рано или поздно начнется массовый психоз, и одна половина уничтожит другую. У нас это позади и впереди. Мы просто где‑то между. Гуманистическая цивилизация невозможна. Хотя вот муравьи наверняка чего‑то добились – высокая культура, полный контроль над рождаемостью, осуществляемый силами одной самки.

Может, все дело в самке. Если бы муравьями правил самец, они или перегрызли бы друг друга, или бестолково разлетелись, радуясь свободе, и только такие, как Ансгар, продолжали бы упоенно рыть норы, чтобы скрыться от всего этого бреда. Исключительно для себя, потому что они не размножаются.

– …в той системе координат это было оправдано. Неприятно, но оправдано. Обычное дело. Это словно поток, который несет тебя, и ты слишком слаб, чтобы сопротивляться ему. Я – то есть, тот, кем я был – использовал его в своих целях. Встраивался в него, не испытывая моральных терзаний, потому что мораль зависит от точки зрения общества. Если общество начинает сжигать на кострах, самые большие моралисты бегут поднести спичку. Да, бегут. Не каждая психика может вынести сопротивление. Сопротивление – особый режим, он требует куда больше энергии, чем конформизм, а у человека этой энергии может просто не быть в принципе. Это зависит от строения мозга. Конформизм – это как цвет волос или глаз. Потому что все инстинкты говорят конформистам, что сейчас так лучше. Заповеди присутствуют, но в…

– Зоне вытеснения?

– Верно. А в актуальной зоне, выражаясь вашим, современным языком, общество. Оно говорит, что сейчас лучше делать так, и человек отвечает – хорошо, буду делать так. А дьявол внутри него говорит – а еще это можно использовать, все равно тебе за это ничего не будет. Подчинение дьяволу не требует затрат. Это слабость.

– Это вы пытаетесь оправдаться? – неприязненно спросил Ваня. – Да и кого вы пытаетесь оправдать, если вы – уже не совсем вы?

– Не совсем я с совсем моей памятью, – согласился Хельмар. – Душа пробуждается в теле мертвого убийцы и живет в нем несколько десятков лет без памяти и надежды. Чем‑то новый я это заслужил, но памяти об этом тоже нет, есть, как его называют, кармический отпечаток. Скорее всего, настоящий я любил судить других. Возможно, был горячим революционером‑мстителем. Поэтому… поэтому я уже много лет пытаюсь оправдаться. По крайней мере, перед собой нынешним. Перед Хельмаром – хранителем библиотеки. Во мне осталось от моей человеческой жизни… сознание. Оно знает то, чего я не знал, когда собирал эту библиотеку. Жертвы полковника приходят сюда вслед за телом полковника, привязавшего их к себе неисцелимой ненавистью. Телохранители, я бы сказал.

Хельмар снова засмеялся.

Ощутив что‑то, Ваня посмотрел на дверь. Изнутри, начиная от щелей, она уже покрылась инеем, и страшно было подумать о том, какая температура царит на лестнице.

– Этот ваш полтергейст становится все наглее, – заметил доктор Мерц, обхватывая себя за локти. Он уже понял, что мобильник здесь не ловит, закончил комплекс отжиманий, приседаний и опять немного согрелся. Но все равно мерз.

– Простите.

– Ансгар Фридрихович, а помните, как тот человек, за которым пришли эксгуманты – он покаялся, и они ушли. Может быть, если и Хельмар покается, мстители тоже уйдут? Я бы очень хотел.

– Чего?

– Чтобы он покаялся. Ведь эта сволочь, – Ваня неприязненно покосился на Хельмара, – могла и моего деда в свое время репрессировать! И прадеда.

– Тот человек был живым, – сказал Ансгар. – А Хельмар – это как старый за́мок с привидениями. Все, что могло в нем покаяться, он уже потерял.

– Как вы думаете, – Ваня явно увлекся осуждением Хельмара, – что этот палач сейчас ощущает? Ведь рано или поздно приходят за каждым!

Ансгар с Хельмаром переглянулись.

– Почему бы ему не ощутить отчаяние? – кисло предположил Ансгар Фридрихович, растирая онемевшие руки. – Я, например, его очень неплохо ощущаю.

Вспомнилось, как в пору его студенчества принесли им в морг замерзший труп и положили на стол – размораживать. Труп был твердый, свернувшийся и сильно грохотал, когда его перекатывали. Ансгар тогда смотрел на него довольно равнодушно. Явно не предвидя собственную участь.

– У вас тут окна открываются? – спросил он.

– Да. Но мстители не позволят вам выйти, – сказал Хельмар. – Они хотят похоронить вас со мной. Им все равно. Когда мстят – всегда все равно. Жажда мести запускается поиском справедливости, но потом теряет этот мотив.

– Scheisse.

– А вот смотрите, Ансгар Фридрихович, – сказал Ваня, – у меня есть зажигалка. Может, мы вселим этих полтергейстов в различные тела, которые закопаны в парке? Ну, собак там каких‑нибудь, белок… каких‑нибудь пропавших без вести людей?

– Это надо делать в тепле, – Ансгар подтащил поближе ковер и снова принялся отжиматься от пола. – При таком морозе я не выдержу транса и вернусь в свое тело, когда оно уже станет непригодно к возвращению.